Лера прятала рисунки между страницами «Анны Карениной» в городской библиотеке — на обороте квитанций за коммуналку она изображала летающие трамваи и дома с ногами. Никита, сын уборщицы, находил эти эскизы, когда протирал полки в историческом зале. «Опять твои каракули?» — спросил он, протягивая ей мятую бумажку с домом-черепахой. Она выхватила рисунок, сунула в рюкзак с оторванным
Катя вытирала стойку в «Сахарной лисе» тряпкой с запахом прокисшего молока, когда Максим втолкнулся в кафе, зацепив локтем колокольчик над дверью. «Черный, как моя совесть», — бросил он, скидывая на стул гитарный чехол с оторванным ремешком. Она молча протянула чашку с трещиной у ручки — ту самую, что всегда прятала от хозяйки. «Ты вчера на гаражах опять метался? — спросила Катя, вытирая пролитый
Алиса, младший библиотекарь в городской читальне на улице Грушевой, обнаружила за потрепанным томом Бальзака коричневый конверт с вензелем «И.Л.». Внутри лежал ключ от подвала №7 и записка на польском: *«Если прочтешь это — они проснутся»*. Спустившись в сырое помещение с запахом грибницы, она наткнулась на статую женщины с трещиной на щеке. «Ты опоздала на сорок лет», — голос за спиной заставил
Марта вытирала руки о синий фартук, заляпанный мукой, когда в дверь кафе *«Вишнёвый пирог»* ворвался Грег. Он швырнул на стойку пачку документов: **«Через месяц твоя кухня станет складом для моего винного магазина. Или заплатишь вдвое».** За его спиной звякнул колокольчик, сдвинутый порывом ветра. Марта молча размазала ванильный крем по пергаменту, оставив жирный след. **«Ты знаешь, где я храню
Сергей затянулся «Примой», облокотившись на капот своей девятки с потёртой наклейкой «Охотник» на заднем стекле. Из динамиков хрипел Шуфутинский, а в салоне пахло мокрым брезентом и старыми чехлами. «Чё стоим?» — дёрнул дверцу Денис, втискиваясь на пассажирское сиденье с бутылкой тёплого «Ярпива». Сергей ткнул пальцем в тусклый свет фар впереди: «Гаишники, у моста. Опять Толик слямзил провода с
В развалинах сталинградского тракторного завода обер-лейтенант Шмидт, обматывая тряпьём обмороженные пальцы, кричал сапёрам: *"Бетон! Ещё мешки с песком – русские засели в котельной!"*. В подвале, где немцы жгли книги для тепла, ефрейтор Фишер делил пополам чёрствый *кнопп* — в соседнем углу раненый кричал про берёзы под Смоленском. На улице, где из воронок торчали замёрзшие трупы,
Уайетт Эрп, его братья Вирджил и Морган, вместе с Доком Холлидеем стояли у конюшни за салуном «О.К. Коррал», проверяя обрезы под плащами. Айк Клэнтон, Том и Фрэнк Маклоури, пригнав вчера краденых быков из Соноры, курили у лавки Дунбара, сплевывая табак на доски. «Шерифом буду я, пока вы тут с Холлидеем виски тянете», — бросил Вирджил, поправляя звезду на жилете. Док усмехнулся, доставая
Марина, в фартуке с пятном от корицы, разгружала коробки с чайными пакетиками в кафе "Рассвет", когда дверь звякнула колокольчиком. Алексей, в помятой рубашке и с чемоданом авиакомпании "Победа", замер на пороге: "Думал, ты в Барселоне рисуешь фрески". Она вытерла ладонь о бедро, оставив мучной след. "Папа умер. Пришлось вернуться". В подсобке, где пахло
Артем вытирал руки об промасленную тряпку, глядя, как дождь стекает по мутному окну цеха. В кармане комбинезона жалобно шелестела квитанция за квартиру — просрочка уже два месяца. По дороге домой зашел в «Калинку», взял вчерашний хлеб со скидкой и банку тушенки. У подъезда столкнулся с Серегой, соседом из пятого этажа, который, щурясь от дыма дешевой сигареты, прошипел: «Слышь, мужики на разборке
Марина вытирала пот со лба, разбирая коробки в подвале их старого дома на улице Грушевой. Завалы пыльных банок с вареньем, сломанный утюг, фарфоровая лошадка с отбитым ухом — ничего ценного, пока под стопкой газет 1987 года не наткнулась на конверты с женским почерком. «Кому писали?» — спросила она Игоря, протягивая письмо, где упоминались свидания у вокзальных часов. Он отвернулся, поправляя
Артем каждую ночь просыпался в 3:14 от скрипа половиц в прихожей. В углу его комнаты, под треснувшим плакатом Nirvana, стояла Лиза — девочка в выцветшем платье с заплаткой на локте, жевавшая сухие яблочные дольки. «Ты опять не спишь», — бросала она, рассыпая крошки по ковру с оленями. Он знал: если не ответит, она исчезнет до завтра. Вчера на кухне она разбила чашку с надписью «Лучшему папе»,
Дикте Свендсен замечает трещину на стекле старого радиоприемника, пока разбирает вещи в гараже после смерти отца. В ящике с инструментами лежит конверт с выцветшей фотографией: Ларс, ее отец, стоит рядом с женщиной в платье в горошек на фоне причала в Кьёрвике. *«Кто это?»* — спрашивает она у сестры Инги, перебивающей ее вопрос шуршанием пакетов с замороженным горохом. Инга молчит, но вечером
