Хемингуэй и Геллхорн (2012)

В Мадриде 1937-го Марта Геллхорн, в платье с засаленным воротничком, пробирается сквозь руины к отелю «Флорида». На третьем этаже, в номере с треснувшим зеркалом, Эрнест Хемингуэй дописывает репортаж для *Collier’s*, зажав между колен ящик с патронами. «Ты снова перепутал даты бомбежки», — бросает Марта, разворачивая карту фронта. Он хрипит: «Исправь сама, если такая умная», — и протягивает ей стакан хереса. Ночью, при свете керосиновой лампы, они спорят о стиле: она вычеркивает его метафоры про «кровь на камнях», он рвет ее заметки о детях в бомбоубежищах. Утром едут в Теруэль на разбитом грузовике; Марта, прикрывая блокнот от дождя, диктует шоферу-анархисту цифры потерь.

На Кубе, в доме с жалюзи, которые стучат от ветра с океана, Эрнест неделями не меняет рубашку, строчит «По ком звонит колокол» на обороте старых счетов из гаванского бара. Марта, в прожженном сигаретой жакете, упаковывает пишущую машинку «Royal» в чемодан с наклейками отелей Праги. «Ты сбегаешь, как крыса с тонущего корабля», — он швыряет в стену бутылку рома. «А ты топишь себя, как бутылку в море», — она хлопает дверью, оставляя на столе билет на пароход до Лиссабона. Через месяц он звонит ей в гельсингфорсский отель, слыша в трубке гул советских бомбардировщиков: «Приезжай, черт тебя дери. У меня в саду манго созрели». «Не могу, — кричит она, прижимая трубку к уху, — здесь снег, и война важнее твоих манго». Он вешает трубку, смотрит, как муравьи съедают упавший кусок сахара на веранде.