Жизнь и один день (2016)

Рамин, парень в заляпанной маслом куртке, ковырялся в двигателе старого Paykan в тесной мастерской на окраине Тегерана. Его сестра Сорайя, перебирая потрёпанные конспекты на кухне с отслоившейся плиткой, спросила: «Сколько ещё будешь чинить эти развалюхи? Мог бы устроиться на завод, как дядя Карим». Он протёр лицо тряпкой, оставив полосу грязи на щеке: «Там платят втридорога, да? Зато здесь я сам решаю, когда включать радио». Вечером, за чаем с кристаллами сахара за щекой, Сорайя упомянула о подаче документов в политех: «Хочу проектировать мосты, а не торчать в очереди за мукой». Рамин хмыкнул, разглядывая счёт за электричество: «Мосты… А кто за отца заплатит, если его снова уволят с фабрики?»

На следующий день их отец, Али, схватился за грудь у станка — бригадир отвёз его в больницу на «Пейкане» 1987 года. В палате с отслоившейся краской на стенах Сорайя, теребя бахрому своего платка, предложила: «Продадим дом в Реште. Там же только крысы и старые ковры». Рамин, глядя на треснувшее стекло в рамке с фото матери, пробормотал: «Она там умерла. Ты хочешь, чтобы её дух скитался по развалинам?» Медсестра, поправляя капельницу, бросила: «Решайте быстрее — следующие платежи завтра». По дороге в деревню, на мотороллере с проржавевшим крылом, Рамин резко затормозил перед ямой: «Если там хотя бы дверь цела, соглашусь». Сорайя, прижимая сумку с документами, крикнула сквозь шум дождя: «Духи предков пусть лучше беспокоятся о твоей упрямой голове!»