Ванны над Бродвеем (2018)

В Нью-Йорке 1920-х гримёрка театра «Палас» пропахла лавандой и потом. Эдди Кантор, щурясь в зеркало, поправлял парик, бормоча: «Если Джулс тут ещё раз впихнет меня в костюм с перьями, я сыграю ощипанного гуся». За стеной Софи Такер спорила с пианистом: «Темп — как мой пульс после трёх рюмок, понял?» Её голос рвал тишину, пока грузчики таскали декорации с надписью «Аквариум любви» — спектакль провалился через два дня. На углу 45-й улицы агент Лу Голдштейн размахивал контрактом: «Чикаго, два шоу в день, платят долларами, а не улыбками». Артист в потёртом смокинге вытирал лоб платком с инициалами «Б.М.» — подарок поклонницы, которая исчезла после его номера с танцующими таксами.

К 1933 году гардероб театра «Орфей» пах нафталином. «Радио, — хрипел старый комик Морт Флейшман, попивая виски из фляжки. — Там не надо прыгать, только голос. А у меня он, как утюг по мокрому белью». Молодая певица Лили Кларк, примеряя платье с отслоившимся блёстками, шептала подруге: «Вчера видела Марлен Дитрих в кинотеатре — она даже не потеет под софитами». За кулисами директор Сэмюэл Росс рвал афиши: «После „Поющего дурака“ публика хочет только кино да танцы». Эдди, теперь в костюме радио-ведущего, бросил в урну смятый листок с надписью «Водевиль мёртв» — его новый контракт гласил: «500 слов в неделю, никаких куплетов про тёщу».