Арджун ковыряет краску на стене полуразрушенного дома в переулке Тиллу, поправляет бандану. Его граффити с богиней Лакшми уже закрасили трижды, но он возвращается с баллончиками — соседи подкидывают краску в обмен на портреты. Мира, в потёртом рюкзаке с ноутбуком и проводами, тычет пальцем в трещину на фундаменте: *«Смотри, тут дата постройки — 1947. Шах стёр, но бетон не врёт»*. Она неделю
В переулках Мумбаи, заваленных пластиковыми стаканчиками от чая *масала*, 18-летняя Анира Шетти находит в рюкзаке брата-студента потрёпанный блокнот с координатами порта Нава-Шева. «*Зачем Радживу схемы грузовых контейнеров?*» — царапает она карандашом на полях учебника по химии, пока авторикша везёт её через мост Бандра-Ворли. На следующий день её соседка по общежитию, Пуджа в розовом сари с
Друв Сингх, хирург из больницы в Джайпуре, натыкается на ржавый кинжал с санскритскими символами в подвале во время ремонта. Он замечает, что раны от лезвия заживают мгновенно — даже шрам на руке ассистентки Лаи исчез после случайного пореза. «Это не металл… тут что-то биологическое», — бормочет он, разглядывая кинжал под микроскопом. Коллега Прия Мехра, генетик, смеётся: «Ты теперь веришь в
Сайладжа, в потёртом сари цвета индиго, каждый день к пяти утра мела ступеньки особняка Шарма в переулке Колабы. Ишани, в шелковом халате, спускалась к завтраку, тыкала пальцем в пятно на мраморном столе: «Опять *кофе* пролила? Или это пот с твоего лба?» — «Прости, мемсахиб, сотру», — бормотала Сайладжа, вытирая тряпкой разводы, пока на кухне подгорал *паратха* для её младшего брата. По вечерам,