Сергей Радченко

Оксана выходит из старого автобуса «Богдан» возле сельского магазина «Рассвет», под ногами хрустит щебень. В руках — потрёпанный чемодан с наклейками киевских хостелов. Бабуля Марьяна ждёт на лавочке у ворот, в платке поверх седых волос. «Ти ж мов та чайка, прилетіла, коли штормить почало», — бормочет она, протягивая пирог с капустой. В доме пахнет сыростью и сушёной мятой. На кухне — треснувшее зеркало, где Оксана в десять лет примеряла мамины серёжки. Теперь в отражении — синяки под глазами и
Оксана просыпается под треск будильника-«ракушки» в хрущевке на окраине Черкасс. В кухне мать разливает кофе в потрескавшуюся кружку с надписью «Шахтерск-90»: «Опоздаешь — опять директор орать будет. Небось опять эти твои бабочки рисовала?» Девушка прячет блокнот с акварельными эскизами под кроватью, застегивая форменный халат консервного завода. На остановке, пока ждет автобус №14, она дорисовывает крылья поверх пятна ржавчины на рекламном щите — синий узор заметен только под углом. Во вторник
Виктор, слесарь из Винницы, забирает сына Сашу из школы после драки. В автобусе, протирая окно запотевшей ладонью, бормочет: «Опять за шкирку вытаскивать? Мать бы жила — с ней нытьём разбирался». Саша, с рассечённой бровью, тычет пальцем в сиденье: «Они про тебя говорили… что ты алкаш». Дома — холодный борщ, треснутая тарелка. Отец достаёт из тумбочки пачку старых квитанций: «Видишь? Ни одной просрочки. А ты веришь, что я…» Не договорил, хлопнув дверью гаража, где пахнет машинным маслом и
Антон, следователь с пятидневной щетиной, копался в бумагах на кухне хрущёвки возле метро «Аэропорт». Рядом — термос с подгоревшим кофе и фото жертвы: мужчина в чёрном пальто, найденный у гаражей на Октябрьском поле. Ольга, его напарница в очках с синими дужками, тыкала в ноутбук: «Смотри — все жертвы получали SMS с цитатами из «Мастера и Маргариты» за час до смерти». В холодильнике гудел мотор, на полке валялся чек из «Пятёрочки» за пельмени и хлорку. «Бред, — Антон смял пустую пачку
Максим, таксист с рыжими усиками и вечным запахом сигарет на куртке, копил на новый ингалятор для дочери Ани. Каждую ночь он возил пьяных клиентов из центра Киева в спальные районы, считая часы до утренней смены Наташи в больнице. «Врач сказал, старый уже не держит давление», — бросила она утром, завязывая шнурки Ане, пока девочка кашляла в платок. В такси Максим находил крошки от печенья, которое Аня забыла вчера на сиденье, а в бардачке — счет за анализы с красной печатью «Оплатить до...». В
Семен, водитель грузовика, и Людмила, парикмахер из Одессы, делят тесную киевскую квартиру в старом доме возле Дарницкого рынка. Их свёл общий знакомый из-за долгов за коммуналку: у Семена не хватало денег после развода, у Людмилы муж пропал, оставив квитанции. Утром их дети — его дочь Маша, 14 лет, и её сын Андрей, 16 — сталкиваются в коридоре, споря за душ. «Ты опять полчаса грела воду!» — бросает Андрей, поправляя очки. Маша хлопает дверью, оставляя мокрое полотенце на стуле. Вечером Людмила
Катя, с рыжими прядями, выбивающимися из-под вязаной шапки, толкала дверь кафе «Мрія» локтем, балансируя с подносом пустых чашек. За столиком у окна Макс в засаленной куртке сварщика листал конспекты по сопромату, оставляя отпечатки пальцев на страницах. «Опять проспал лекцию?» — бросила она, вытирая стол тряпкой с запахом старой губки. Он поднял глаза, доставая из кармана смятый чек: «Слушай, тут в пятницу концерт в подвале клуба на Львівській… Может, сходим?» За его спиной мерцал неоновый
Лиза, в рваных джинсах и с потёртым рюкзаком, каждое утро пробирается через дворы Оболони, чтобы не встретить соседку-алкоголичку. Отец, Николай, пахнущий машинным маслом, оставляет на холодильнике записки: *«Каша в микроволновке. Не забудь про мусор»*. После уроков она забирается на крышу пятиэтажки, грызет сухари и слушает гул трамваев. Однажды вечером, спускаясь по пожарной лестнице, натыкается на парня в чёрной куртке. «Ты тоже сбежал от своих?» — бросает он, исчезая в подворотне. В кармане
Андрій, в потертій куртці з армійськими нашивками, виходить з автобуса «Київ—Жмеринка». Рюкзак б’є по спині, пахне дизелем і мокрим картоном. На зупинці впізнає Оксану — вона купує соки в кіоску з тріснутим склом. «Ти… з Сахналівки?» — питає він, стираючи пальцем пляму на джинсах. Вона киває, згортає пакет у комок: «Тато казав, ти в армії пропав». Додому йдуть через ринок — Андрій наступає на розкидані капустяні листки, вона несе сумку з банкою солень. Холодно, але він знімає рукавички: ліва
Настя, рыжая девушка в потёртой кожанке, сбегает из свадебного зала в Каменец-Подольском, оставив на столе записку: *«Не ищи. Вернусь, когда он сдохнет»*. В автобусе до Киева она дрожит, стискивая рюкзак с паспортом и фоткой младшего брата. Через три дня уже моет полы в кафе возле Лыбедской — хозяйка, женщина с татуировкой дракона на шее, бросает ключи от подсобки: *«Спи тут, пока менты не нагрянули. Но если спросят — не знаю тебя»*. По вечерам Настя звонит с таксофона подруге Лере: *«Слышала
Лиза стояла на перроне вокзала в Самаре, сжимая в руках бумажный стаканчик с чаем, который уже остыл. Сергей поправлял ремень рюкзака, набитого книгами и банкой малинового варенья от матери. «Ты точно вернешься к субботе?» — спросила она, глядя на полосатую куртку, которую он купил на распродаже в «Городе». Он потрогал ее локоть, не ответив. Из динамиков объявили отправление поезда № 642. Ветер подхватил обертку от «Рот Фронта» с мокрого асфальта. Она шла обратно мимо рынка «Весна», где они в
Андрей Коваль, следователь из Харькова, копался в коробках с архивными бумагами в подвале райотдела. Запах плесени, папки с пометкой «1994», фото разбитой «Волги» у въезда в поселок Рогань. Нашел записку: *«Спроси про Марусю в кафе “Рассвет”*». В тот же день позвонила Ольга Литвинова из Москвы — голос хриплый, как после долгого перелета. «Мой отец там погиб. Выпьем кофе? У вас тут… как его… «Сауна» на Сумской?» В заведении с липкими столиками она выложила на стол пленочный снимок: мужчина в
Знакомьтесь, Таня Куликова — экскурсовод в каком-то провинциальном музее. Девчонка с головой в искусстве, особенно древние греки её вдохновляют. И внешне прям вылитая гречанка — карие глаза, смуглая кожа, копна этих кудрявых волос. Ну и вот, на одной из выставок её замечает Григорий Середа — московский арт-дилер, предприимчивый, с деньгами. Красивый, богатый, умный — эталон мужчины, прямо принц из сказки. Казалось бы, Таньке выпал джекпот — нашла себе идеального мужчину. Ага, как же! Оказалось,
Вот как всё начиналось: обычная жизнь, рутина, мысли о карьере. Ну, знаешь, эта Елена — вроде как хотела шагнуть повыше на работе, даже через измену мужу. Не осудишь сразу — кто из нас не мечтал когда-нибудь рвануть выше, даже ценой чего-то? Но жизнь, как всегда, подкинула сюжет покруче. Вместо офисных интриг — бац, и она уже в каком-то подвале, в наручниках. Темнота, холодный пол под спиной… Очнулась — и сразу поняла: орать бесполезно. Этот тип, что шагает за дверью, — он ж не из тех, кто
Представляешь, пять лет выпасть из жизни, а потом очнуться — и всё, будто в чужой кошмар попала? Мирослава просыпается, а мир-то перевернулся: муж уже с лучшей подругой живет, дочка Настя ту "мамой" зовет, да и саму Миру… похоронили, понимаешь? Вот это поворот! А она-то живая, смотрит на свои же фотографии на алтаре — мурашки по коже. И ладно бы только это. Муженек с «новой семьей» даже бровью не повели — делают вид, мол, «не узнаём тебя, женщина». Ни денег, ни документов, отец погиб,