Сергей Радченко

Марьяна чинит кофемашину в подсобке кондитерского цеха, когда замечает Олега в окно — он толкает тележку с мукой через двор, перепачканный апрельской грязью. Вечером у ларька с чебуреками она достает смятые гривны, а он, стоя в очереди с каской под мышкой, бросает: *«Слушай, а вдруг мы однажды проснемся и поймем, что зря не сбежали отсюда?»*. Она молчит, разминая в кармане обертку от «Рошен»,
Оксана выходит из старого автобуса «Богдан» возле сельского магазина «Рассвет», под ногами хрустит щебень. В руках — потрёпанный чемодан с наклейками киевских хостелов. Бабуля Марьяна ждёт на лавочке у ворот, в платке поверх седых волос. «Ти ж мов та чайка, прилетіла, коли штормить почало», — бормочет она, протягивая пирог с капустой. В доме пахнет сыростью и сушёной мятой. На кухне — треснувшее
Оксана просыпается под треск будильника-«ракушки» в хрущевке на окраине Черкасс. В кухне мать разливает кофе в потрескавшуюся кружку с надписью «Шахтерск-90»: «Опоздаешь — опять директор орать будет. Небось опять эти твои бабочки рисовала?» Девушка прячет блокнот с акварельными эскизами под кроватью, застегивая форменный халат консервного завода. На остановке, пока ждет автобус №14, она
Артем, пятнадцатилетний парень из приграничного детдома под Коломыей, каждую среду пробирается через дыру в заборе к заброшенному складу. Там он забирает пачки «Примы», завернутые в полиэтилен, и передает их мужику на ржавом «Запорожце». Деньги прячет под треснувшей половицей в спальне — копит на дорогу до Львова, где, по словам соседки по койке Катьки, работает его мать. Степан Иванович,
Виктор, слесарь из Винницы, забирает сына Сашу из школы после драки. В автобусе, протирая окно запотевшей ладонью, бормочет: «Опять за шкирку вытаскивать? Мать бы жила — с ней нытьём разбирался». Саша, с рассечённой бровью, тычет пальцем в сиденье: «Они про тебя говорили… что ты алкаш». Дома — холодный борщ, треснутая тарелка. Отец достаёт из тумбочки пачку старых квитанций: «Видишь? Ни одной
В Москве, в отделе на Ленинском проспекте, майор Павел Семёнов сидит за столом, разглядывая фото четвертой жертвы — мужчины в костюме, найденного у метро «Профсоюзная». Рядом капитан Ирина Волкова листает записи вызовов с места преступления. «Опять эти стихи в кармане, — бормочет она, — «*Кто стучится в дверь ко мне…*». Ты вообще Блока в школе читал?» Павел отпивает из треснувшей кружки с
Сергей тащит Андрея через разбитый двор в Горловке, спотыкаясь о ржавые гильзы. Отец, Иван Степанович, задыхается в полуразрушенной хрущёвке — нужен ингалятор и антибиотики. Андрей, пахнущий краской из автосервиса, где работал до войны, находит в аптеке пустые коробки: «Тут ещё пачка анальгина…». Выстрелы со стороны рынка. Сергей, в рваном камуфляже, толкает брата за прилавок: «Не высовывайся,
Максим, таксист с рыжими усиками и вечным запахом сигарет на куртке, копил на новый ингалятор для дочери Ани. Каждую ночь он возил пьяных клиентов из центра Киева в спальные районы, считая часы до утренней смены Наташи в больнице. «Врач сказал, старый уже не держит давление», — бросила она утром, завязывая шнурки Ане, пока девочка кашляла в платок. В такси Максим находил крошки от печенья,
Семен, водитель грузовика, и Людмила, парикмахер из Одессы, делят тесную киевскую квартиру в старом доме возле Дарницкого рынка. Их свёл общий знакомый из-за долгов за коммуналку: у Семена не хватало денег после развода, у Людмилы муж пропал, оставив квитанции. Утром их дети — его дочь Маша, 14 лет, и её сын Андрей, 16 — сталкиваются в коридоре, споря за душ. «Ты опять полчаса грела воду!» —
Катя, с рыжими прядями, выбивающимися из-под вязаной шапки, толкала дверь кафе «Мрія» локтем, балансируя с подносом пустых чашек. За столиком у окна Макс в засаленной куртке сварщика листал конспекты по сопромату, оставляя отпечатки пальцев на страницах. «Опять проспал лекцию?» — бросила она, вытирая стол тряпкой с запахом старой губки. Он поднял глаза, доставая из кармана смятый чек: «Слушай,
Лиза, в рваных джинсах и с потёртым рюкзаком, каждое утро пробирается через дворы Оболони, чтобы не встретить соседку-алкоголичку. Отец, Николай, пахнущий машинным маслом, оставляет на холодильнике записки: *«Каша в микроволновке. Не забудь про мусор»*. После уроков она забирается на крышу пятиэтажки, грызет сухари и слушает гул трамваев. Однажды вечером, спускаясь по пожарной лестнице,
Андрій, в потертій куртці з армійськими нашивками, виходить з автобуса «Київ—Жмеринка». Рюкзак б’є по спині, пахне дизелем і мокрим картоном. На зупинці впізнає Оксану — вона купує соки в кіоску з тріснутим склом. «Ти… з Сахналівки?» — питає він, стираючи пальцем пляму на джинсах. Вона киває, згортає пакет у комок: «Тато казав, ти в армії пропав». Додому йдуть через ринок — Андрій наступає на
Настя, рыжая девушка в потёртой кожанке, сбегает из свадебного зала в Каменец-Подольском, оставив на столе записку: *«Не ищи. Вернусь, когда он сдохнет»*. В автобусе до Киева она дрожит, стискивая рюкзак с паспортом и фоткой младшего брата. Через три дня уже моет полы в кафе возле Лыбедской — хозяйка, женщина с татуировкой дракона на шее, бросает ключи от подсобки: *«Спи тут, пока менты не
Лиза стояла на перроне вокзала в Самаре, сжимая в руках бумажный стаканчик с чаем, который уже остыл. Сергей поправлял ремень рюкзака, набитого книгами и банкой малинового варенья от матери. «Ты точно вернешься к субботе?» — спросила она, глядя на полосатую куртку, которую он купил на распродаже в «Городе». Он потрогал ее локоть, не ответив. Из динамиков объявили отправление поезда № 642. Ветер
Андрей Коваль, следователь из Харькова, копался в коробках с архивными бумагами в подвале райотдела. Запах плесени, папки с пометкой «1994», фото разбитой «Волги» у въезда в поселок Рогань. Нашел записку: *«Спроси про Марусю в кафе “Рассвет”*». В тот же день позвонила Ольга Литвинова из Москвы — голос хриплый, как после долгого перелета. «Мой отец там погиб. Выпьем кофе? У вас тут… как его…
Наталья, хирург из Киева, возвращается в родной провинциальный городок после развода. Её сын Андрей, 14 лет, таскает коробки с книгами в бабушкин дом — обои в мелкий цветочек, треснувшая теплица во дворе. "Здесь даже интернет еле ловит", — бормочет он, пиная ржавую банку у забора. В районной больнице, где теперь работает Наталья, очередь у кабинета: пенсионерка с давлением, подросток со
Оксана, учительница из села под Коломыей, каждое утро заваривает чай из зверобоя, пока ее сосед Игорь стучит в окно: «Опять твои дети дроздов в тетрадках рисуют?». Она прячет письмо из Киева — приглашение на курсы повышения квалификации. В это время Наталья, стоматолог из Оболонского района, разбирает квитанции за коммуналку, слыша, как муж Витя кричит из ванной: «Трубу прорвало, а ты как всегда
Оксана, 24 года, в спешке перебирает гору грязной посуды в кафе «Подсолнух» на Подоле. За окном — маршрутки, утопающие в снежной каше, а внутри — запах жареных чебуреков и ворчание повара Виктора: «Снова клиент жалуется, что борщ холодный. Ты хоть пробовала его греть?» Она прячет потрескавшиеся от моющего средства руки под фартук, выдыхает: «Через пять минут закрываем. Дай хоть дотащить». По
Анна вытирала пыль с полки в книжном магазине на Подоле, когда дверь звякнула. Вошел мужчина в мокрой от дождя куртке — Максим, попросил сборник Бродского. «Последний экземпляр вчера купили», — ответила она, смахнув волосы с виска. Он пожал плечами, взял вместо этого потрепанного «Мастера и Маргариту», оставив на столе мокрый след от стакана с цикорным кофе. На прощание бросил: «Вы всегда так
Знакомьтесь, Таня Куликова — экскурсовод в каком-то провинциальном музее. Девчонка с головой в искусстве, особенно древние греки её вдохновляют. И внешне прям вылитая гречанка — карие глаза, смуглая кожа, копна этих кудрявых волос. Ну и вот, на одной из выставок её замечает Григорий Середа — московский арт-дилер, предприимчивый, с деньгами. Красивый, богатый, умный — эталон мужчины, прямо принц
Вот как всё начиналось: обычная жизнь, рутина, мысли о карьере. Ну, знаешь, эта Елена — вроде как хотела шагнуть повыше на работе, даже через измену мужу. Не осудишь сразу — кто из нас не мечтал когда-нибудь рвануть выше, даже ценой чего-то? Но жизнь, как всегда, подкинула сюжет покруче. Вместо офисных интриг — бац, и она уже в каком-то подвале, в наручниках. Темнота, холодный пол под спиной…
Представляешь, пять лет выпасть из жизни, а потом очнуться — и всё, будто в чужой кошмар попала? Мирослава просыпается, а мир-то перевернулся: муж уже с лучшей подругой живет, дочка Настя ту "мамой" зовет, да и саму Миру… похоронили, понимаешь? Вот это поворот! А она-то живая, смотрит на свои же фотографии на алтаре — мурашки по коже. И ладно бы только это. Муженек с «новой семьей» даже
Лера вытирала стойку в «Сером Голубе», когда в дверь втиснулся мужчина в кофте с капюшоном, хотя на улице было плюс тридцать. Он сел у окна, разложил перед собой ключи, монету в пять крон и фотографию женщины в овальной рамке. «Эспрессо», — сказал он, не глядя. Лера подала чашку, заметив, что его ногти покрыты синей краской, как у маляра. «Вам сахар не нужен?» — спросила она. Мужчина поднял