Юрий Гребельник

Виктор, пятнадцатилетний парень из приморского городка под Владивостоком, каждый вечер пробирался через заброшенный судоремонтный завод к полуразрушенной маячной башне. Там он встречался с Олей, дочерью местного рыбака, которая тайком рисовала углём на ржавых стенах корабли, и Сергеем, вечно пахнущим мазутом механиком-самоучкой. Однажды, разбирая старые ящики в подсобке цеха, они наткнулись на залитые чернилами письма 1943 года, адресованные женщине по имени Лидия. *"Если это найдёшь — я
Оля, 15 лет, находит в старом чемодане Ирины справку о усыновлении. Они живут в хрущевке на Оболони — кухня с отслоившейся плиткой, гул холодильника перебивает тишину. «Ты даже суп пересолила. Как чужая», — бросает Оля, толкая тарелку. Ирина, не отрываясь от мятой папки с печатями детдома, шепчет: «Твоя мать в Чернигове. Лида. Продает носки на рынке». На следующий день Оля крадет из кошелька пятьсот гривен — билет на автобус пахнет бензином и дешевыми сигаретами. Черниговский рынок: лужи масла,
Марина, 34 года, в бежевом халате за прилавком аптеки, пересчитывает коробки с цитрамоном. Ее муж Андрей, водитель грузовика, третью неделю обещает починить протекающий смеситель на кухне. Вечером, за макаронами с тушёнкой, она бросает: *«Сантехник из Львова берёт 800. Или ты боишься, что снова сорвешь резьбу, как в прошлый раз?»* Он молча крутит в пальцах сигарету — знает, что денег на ремонт нет. В коридоре пахнет сыростью от размокших обоев, а на подоконнике валяется битый стакан — вчера
Оксана сидит в «Цимес» на Подоле, трет ладонью подтеки на стакане с облепиховым чаем. Марьян, с сигаретой за ухом, тычет в ее блокнот: «Опять про мать пишешь?» Она закрывает тетрадь с наклейкой «МНС» на обложке, переводит на его разбитую костяшку на мизинце — остаток после цеха в Броварах. «Она три дня звонит. Говорит, я холодильник не так закрываю, молоко киснет». Марьян фыркает, достает из рюкзака банку домашних огурцов: «Съезди к чертовой бабке в Чернигов. Спроси, как она там с отцом вашим в
Олена з дітьми, Андрієм і Марічкою, приїжджає до будинку батьків у селі під Львовом. Стара хата з тріснутим вікном, запах ліазу з подвір’я, бляшаний самовар у кутку — все, як за життя матері. Чоловік Олени, Микола, везе з міста картонні коробки: «Ти впевнена, що хочеш тут жити? Тут навіть туалет на дворі». Донька знаходить під ліжком щоденник з вицвілими квітами на обкладинці, а син розгортає жмут чорно-білих фото, де дід у вишитій сорочці тримає на плечі козу. В щоденнику — записи про арешт
Оксана застала Лизу за рисованием на кухонной столешнице — розовые спирали гуаши въелись в пластик. «Сумку в школу собрала? Опять фломастеры по всему столу…» — бросила она, протирая тряпкой пятно от борща. Лиза, не отрываясь от скетчбука: «Ты ж сама сказала — мои вещи не трогать». За окном хрущевки на Оболони гудел мусоровоз, а на полу валялся рюкзак с оторванным брелоком-единорогом. Вечером Оксана нашла в кармане дочкиной куртки чек из клуба — 450 гривен за коктейли. Соседка снизу стучала
Марьяна, студентка мехфака КПИ, каждое утро торопилась на лекции, заворачивая в фольгу бутерброд с сыром. В общаге на Подоле, где капал кран на третьем этаже, она делила комнату с Олегом — парнем из Чернигова, который подрабатывал сборкой мебели. «Опять забыл купить хлеб?» — бросала она, замечая пустую хлебницу. Он в ответ смеялся, доставая из рюкзака смятую пачку печенья «Жменіки». По вечерам они спорили о кіно: она цитировала Тарковского, он тыкал пальцем в экран ноутбука, доказывая, что
В спальном районе Киева, возле обшарпанного подъезда на улице Бориспольской, шестнадцатилетний Мирон замечает, как его соседка Катя, в растянутом свитере и с пакетом «АТБ», роняет ключи. Он поднимает их, задевая ржавый почтовый ящик с наклейкой «Нет войне». «Спасибо, — бормочет она, не глядя. — Опять свет в лифте вырубили…» На следующий день Мирон видит, как ее старший брат Влад, с перевязанной рукой и запахом перегара, грузит в «Таврию» коробки с книгами. «Сваливаем в Карпаты, — хрипит Влад. —
Оксана, копаясь в коробках на чердаке дома в Чернигове, нашла конверт с надписью «Для Катерины». Внутри — письмо от отца, Василия, погибшего в шахте в 2002-м. Бумага пахла сыростью, уголки обгорели — видимо, кто-то пытался его сжечь. "Чому він сховав це тут?" — пробормотала она, проводя пальцем по строчкам с упоминанием денег, спрятанных под старым тополем у реки Десны. За окном завывал ветер, а на столе валялись ключи от давно проданной «Таврии», ржавый компас и фотография родителей
Катя, с рыжими прядями, выбивающимися из-под вязаной шапки, толкала дверь кафе «Мрія» локтем, балансируя с подносом пустых чашек. За столиком у окна Макс в засаленной куртке сварщика листал конспекты по сопромату, оставляя отпечатки пальцев на страницах. «Опять проспал лекцию?» — бросила она, вытирая стол тряпкой с запахом старой губки. Он поднял глаза, доставая из кармана смятый чек: «Слушай, тут в пятницу концерт в подвале клуба на Львівській… Может, сходим?» За его спиной мерцал неоновый
Ох, представляете тихую казачью станицу — и вдруг как гром среди ясного неба! Появляется этот всадник, словно призрак из страшных сказок. Не поймать, не убить, даже следов не найти. А девиц таскает — хоть ставь на спилке кресты да молитвы шепчи. Ну прям как проклятие какое-то, честное слово. Вот он какой: ловкий как черт, холодный будто зимняя река. Ни тебе страха в глазах, ни жалости — машина, а не человек. Говорят, хозяину своему предан пуще пса, но… Меня вот что бесит: как можно вот так,
Знаешь, история эта — просто огонь! Представь: Борис и Вера — влюблённые, как в сериалах, но решили свой романчик на курорте продолжить. Ну, романтика же! Только вот загвоздка: Вера мужу Игорю лапшу на уши вешает, мол, едет в Ялту с подругой-астрологом Кариной. А Игорь, как назло, вдруг: «О, я с тобой!» Ну всё, приехали... Борис, видимо, мастер импровизации — хвать соседку Ладу, бывшую одноклассницу, и впихивает её в эту авантюру. И вот она уже и звездочёт, и «жена» Бориса, и подруга Веры — в
Представь: парень, Иван Коваль, вырвался из афганского ада — живьем, через плен, кровь и грязь. И вместо того чтобы спокойно домой вернуться, он как призрак пробирается через границу, круша всех на пути. Нашёл чужую форму, документы — и вперёд, словно тень. А дома-то что? Мать его уже оплакала, могилку поставила… И тут он — бац! — как живой из-под земли. Власти, конечно, в шоке: "Как так-то? Ты ж мёртвый!" Пришлось снова бежать, даже объясниться не дали. Дальше — Киев. Приезжает к