Алла Мартынюк

Оля, в выцветшем синем фартуке и с красным платком на голове, пересчитывала ящики с картошкой на киевском рынке «Журавка». Возле прилавка остановился потрёпанный ЗИЛ с прицепом — из кабины вылез Андрей, в засаленной куртке и кепке с отслоившимся козырьком. «Сколько за мешок?» — спросил он, разминая плечо со шрамом от осколка. Оля, не поднимая глаз: «Двести. Бери три — скину пятьдесят». Он молча начал грузить ящики, роняя комья грязи с ботинок на асфальт. Когда попытался заговорить о дожде, она
Олег пригнулся, зажимая рану на плече Марины. В подвале харьковской пятиэтажки пахло гарью и сыростью. Генератор глох раз в полчаса, тогда Марина зажигала свечи из воска, который капал на старую газету с заголовком про выставку подсолнухов. «Тиша, вставай, треба перев’язувати», — шептал Олег, разматывая бинт, испачканный йодом. Она молчала, глядя на потолок, где треснула балка после вчерашнего удара. Из рации на ящике из-под картошки доносились обрывки фраз: «...двигаемся к Полтавской...»,
Оксана, засучив рукава, ковыряла засохшую глину под ногтями, пока баба Мария шарила по полкам в хлеву. Жеребенок с переломом ноги хрипел на соломе, пахло полынью и гнилым деревом. «Держи, приложи к ране», — сунула ей бабка плоский камень со царапинами, обмотанный шерстяной ниткой. Через час копыто перестало кровить, но Оксана вырвала полпряди волос, когда вытирала руки о фартук. В сундуке под лестницей нашла фотографию матери в выцветшем платье — такие же вены на висках, как у нее самой после
Надя, 34 года, работает в аптеке на Подоле. Каждое утро она развешивает детские рисунки Лизы, своей восьмилетней дочери, на холодильнике в хрущевке на Оболони. После работы — свидание с Сергеем из Tinder: он опаздывает, заказывает борщ без сметаны, спрашивает: «А ты точно одна воспитываешь?». Дома Лиза просит помочь с математикой, а сосед Василий стучит по батарее, потому что Надя опять затопила его балкон. В пятницу подруга Ира уговаривает в баре «Кропка»: «Найди хоть электрика, чтобы лампу
В дождливом Киеве, на Подоле, 23-летняя Оля Степанюк рисует граффити на стене полуразрушенного завода. Ее рваные кроссовки в пятнах акрила, пальцы вечно в синих подтёках от дешёвой краски. «Ти знову спалила мою куртку?» — кричит соседка Ира, указывая на прожжённую ткань у печки-буржуйки. Оля молчит, ковыряет штукатурку мастихином: аренду мастерской не платила три месяца, греется кострами из старых рам. По вечерам бегает на «Троещину», где её младший брат Юрко продаёт самодельные комиксы возле
Алексей Громов, капитан ГРУ, в марте 2017-го въехал в хрущевку на Салтовке, Харьков. Квартира с облезлыми обоями, соседка Галя каждый вебрь спрашивала: «Опять в ночную смену, Лекся?» Он кивал, пряча под курткой флешку с координатами украинских складов под Изюмом. В «Спортлайфе» на Московском проспекте передавал данные через фальшивый аккаунт в «ВКонтакте» — фото кота с геотегом. На другом конце, в Ростове-на-Дону, майор Семенов хрипел в трубку: «Завтра проверь эшелон у Мерефы. Если грузят БТРы
В спальном районе Перми, затянутом ноябрьской слякотью, Лиза Шубина втискивается в переполненную маршрутку. Её рюкзак с отслоившимся дном давит на колени, пахнет мокрым пенопластом и дешёвой туалетной водой от соседки. Дома мать, не отрываясь от монитора с бухгалтерскими сводками, бросает через плечо: «Опять в том своём подвале торчишь? Мусор вынести забыла». Лиза молча закусывает губу, разглядывая трещину на обоях в форме карты Австралии — след от её брошенного стакана в прошлом месяце. Завтра
Оксана вытирала руки об фартук, глядя, как Андрей ковыряет отверткой в моторе старого «Запорожца». «Опять всю ночь пропил?» — бросила она, хлопая дверью сарая. Муж промолчал, только стукнул капотом. В селе уже неделю обсуждали, что землю за рекой хотят выкупить под стройку какого-то торгового центра. Вечером к ним зашел сосед Степан, принес банку домашней тушенки. «Ты ж понимаешь, Андрюха, если не подпишем — дорогу новую не проведут. Дети как в школу ходить будут?» — говорил он, разливая
Аня, шестнадцать лет, втискивает телефон в карман рваных джинс, пока бежит по школьному коридору после урока химии. Сообщение от матери: *«Срочно домой. Папа не вернулся»*. По дороге она обходит яму с ржавой арматурой у магазина «Рассвет», мимо плаката «Ищем добровольцев». Дома мать, облокотившись на холодильник с отклеенной морозилкой, листает квитанции. «Продадим его, чтобы собрать на гроб», — говорит она, не поднимая глаз. Аня тычет пальцем в пустую хлебницу: «А завтра что есть будем?
Вот, знаете, жила в деревне одна Фродя — ну, или Фродей, как все ее звали. Афродитой-то величал только батюшка покойный да Пашка, тот самый, с которым жизнь раскидала... Эх, до сих пор щемит, как вспомню. Ревнует он, понимаешь, к какому-то следователю мальчишке — бац, собрал манатки да в город смылся. И пропал. Насовсем. А годы-то шли — не успела оглянуться. Молодость ушла, будто и не было. Ни радости, ни просвета — одна серая муть. И вот, представляешь, объявляется Павел через столько лет! Да
Знаешь, иногда жизнь подкидывает такие сюжеты, что хоть книгу пиши! Вот Соня, тихоня из филфака — ну та, что всегда в уголке с томиком Достоевского, в очках и с хвостиком. Все думали: ну куда ей, робкой мышке? Ан нет! Взяла да и влюбила в себя самого Женьку Писарева — того самого, который в дорогих костюмах по городу разъезжает и на всех светских тусовках мелькает. Представляешь? Все подружки рты открыли — мол, как так-то?! А она, глядь, уже с ним в кафешке улыбается, будто так и надо. Честно,