Астрида Кайриша

Лида, в синем платье с отложным воротничком, нашла в старом сундуке на чердаке бабушкиного дома потёртый блокнот. На первой странице — рисунок мотылька с подписью «Для Алёны», датированный 1942 годом. Она показала его соседу Вите, который чинил во дворе велосипед: «Смотри, тут про ту мельницу за рекой… Бабушка говорила, её снесли после войны». Витя вытер руки об рваную рубаху, достал из кармана
В Ленинграде, 1984 год. Виктор Семёнов, инженер-электронщик с завода «Красный Октябрь», обнаруживает в своём почтовом ящике конверт с чужим паспортом. На фото — его точная копия, имя: Алексей Громов. Вечером, заваривая чай в однокомнатной хрущёвке, он слышит стук в дверь. «Вы квартиру снимаете?» — спрашивает незнакомец в кожаном пальто, разглядывая облупившиеся обои. На следующий день Виктор
Мелани, затянутая в потертую куртку, разгружала ящики с копчёной рыбой на рижском центральном рынке, когда к ней подошел Эмильс. Его пальцы дрожали, сжимая ключ с выцарапанной буквой «V». «Твой отец оставил это в мастерской, — прошептал он, оглядываясь на прилавок с янтарём. — Говорил, что в церкви Святого Петра есть ящик… для тебя». В подсобке кафе «Laima», пахнущей корицей и старыми газетами,
Знаешь, есть такая история про парнишку — Спиридитиса. Латышский мальчишка, обычный, да только судьба у него… Ну, прям сказка! Сбежал он от мачехи, которая ему жизнь мёдом не мазала. Думал, счастье где-то за горизонтом найдёт — а попал прямиком к Матери Ветров в замок. Ну, ты представляешь? Ветры воют, стены древние, а он — мелкий, но с сердцем золотым. Помог кому-то там, не прошёл мимо — и бац!
Вот, представляешь, жила себе Лаура — учительница из тихого латышского хутора. А муж у неё, ну, тот ещё тип… В общем, набухался как-то, натворил делов — и теперь сидит в тюряге, расписывает стены вместо того, чтоб семью беречь. И ведь знала она, на ком женится, да? А жизнь-то меж тем не ждёт. И вот пока мужа нет, Лаура вдруг — бац! — сходится с этим Рудольфом, хирургом-отпускником. Он, видимо,
О, вот это кино! Помнишь, как в детстве ловил кадры, от которых щемило где-то внутри? Случайно наткнулся на него позавчера — будто в старую шкатулку заглянул. Такое ощущение, будто время замедлилось: эти пейзажи, простые, но такие... честные, понимаешь? Небо, поле, ветер в кадре — всё дышит какой-то тихой грустью, но без надрыва. Главные герои — ну точно как соседи из далёкого детства. Смотришь
Знаешь, есть такие фильмы, которые как заноза — впиваются в память и не выходят годами. Вот этот самый... ну, классика семидесятых, где парень в пальто вечно курит в полумраке, а камера ползёт по потрёпанным коврам, будто сама боится сделать лишний звук. Смотришь его — и будто дышишь спёртым воздухом душного номера в дешёвой гостинице. Помнишь сцену с лифтом? Боже, да я до сих пор вздрагиваю,
Знаешь, иногда натыкаешься на старые фильмы, которые будто протягивают руку сквозь десятилетия и хватают за горло. Вот смотришь такой — чёрно-белый, без спецэффектов, а к середине уже сидишь с комом в груди. Помню, как меня там цепанула одна сцена: герой пишет письмо умершему другу, а ветер треплет листы, будто тот пытается ответить... Мурашки до сих пор помню. А эти диалоги? Просто огонь!