Нилай Дениз

Эда, в потёртых джинсах и с отслоившимся лаком на ногтях, протирала столики в кафе на окраине Стамбула, когда услышала грохот стройки за углом. Её отец, Али, чинил треснувший каблук у входа, ворча на шум: «Опять эти богачи сносят историю ради стеклянных коробок». На крыше полуразрушенного здания, где её семья хранила старые ковры и банки с оливками, Эда обнаружила Серкана в белой рубашке, заляпанной краской. Он измерял периметр рулеткой, не замечая, как наступил на её альбом с эскизами платьев.
В стамбульском районе Бейоглу семнадцатилетняя Элиф каждое утро помогает отцу печь симиты в крошечной пекарне, заваленной мешками муки. После уроков в лицее с выцветшими зелеными шторами она подменяет тетю Айше за прилавком, разливая чай в стеклянные стаканы с потрескавшимися блюдцами. Напротив, в полуподвальной студии, гитарист Мехмет репетирует с группой каверы на турецкий рок — его мать, владелица ателье, кричит через дверь: *"Опять эти провода по всему полу валяются! Кому я потом
Азизе, в потёртом платье с выцветшими розами, стирала бельё в жестяном тазу, когда мать толкнула в комнату дверь ногой: «Собирай вещи. Жених из Шишли заберёт тебя через час». В автобусе, пахнущем бензином и жареными каштанами, она сжимала чемодан с фамильным серебром — подарок для семьи Ферита, чей особняк с мраморными лестницами подавил её, как ошибка. «Ты будешь слушаться», — прошипела свекровь, вонзая в её ладонь ключи. Ночью Ферит, пахнущий коньяком, разбил вазу с криком: «Где мои часы?» —