Кинокартины с Лино Муселла
В тени старинного особняка, где каждый уголок хранит свои тайны, живёт Нино — пожилой джентльмен, всю жизнь любивший одну-единственную женщину, Рину. Их любовь не увяла даже после её трагического ухода. Каждый день Нино уединяется в своей комнате, чтобы вести беседы с Риной, оставаясь при этом незамеченным для слуг и детей. Их разговоры — это не просто дань прошлому, а живой диалог, полный
Лука, реставратор из Милана, наткнулся на потрескавшийся дневник в подкладке картины XVII века, когда чистил кракелюры растворителем. В углу мастерской валялись кисти с облупившейся краской, а через окно пробивался запах дождя. «Смотри, Софи, — ткнул он в пожелтевшие страницы, — тут имя: Чезаре ди Альбани. Говорит о «тенях под собором»». Софи, архивистка в очках с толстыми линзами, перевела
Лука, 27 лет, клоун из Неаполя, каждое утро покупает кофе в крошечной баре у вокзала, где бармен Джузеппе ворчит: «Опять без сахара? Ты смешнее, когда дрожишь от глюкозы». Вечерами Лука тренирует номера в заброшенном цирке «Аурелио», рисуя грим под треск лампочек. В Барселоне Кармен, 25 лет, красит кирпичи в переулке Готического квартала, смешивая краски в жестяных банках из-под оливок. Они
В Тоскане, в городке Барга, 12-летний Лука прячется в амбаре с окнами, заклеенными вырезками из *Corriere della Sera*. Его мать Карла, швея на фабрике Fabbri, после гибели мужа хранит его инструменты в сундуке под слоем лаванды. Лука находит сломанный радиоприемник 1970-х, чинит его проволокой от велосипедной корзины, ловит волну из Марселя. Голос Софи, 13 лет, дочки пекарей из *Le Petit Vent*,
Марко, 27 лет, развозит газеты по утрам в Неаполе, потом сидит на набережной с блокнотом. Записи перечёркивает красным: *«Опять про море и разбитые бутылки. Банальность»*. В баре «Калипсо», где он подрабатывает мытьём стаканов, официантка Люсия, 34 года, выхватывает листок: *«Ты рифмуешь „любовь“ с „кровь“? Даже моя бабка смеялась бы»*. По вечерам он слушает, как пьяный аккордеонист Луиджи, 62
Лука, стеклодув с улицы Кампо-Сан-Поло, нашёл в треснувшей бутылке, выловленной из канала, пожелтевшую карту с отметкой у церкви Сан-Джеремия. "Смотри, Клара, тут символ — как на гербе моей бабушки", — провёл пальцем по водорослям, прилипшим к пергаменту. Его соседка, реставратор икон из мастерской на Рио-Тера-Антико, достала лупу: "Это не чернила… Кровь. И датировано 1612-м".