Okechukwu Oku

Чиди, бухгалтер с облупленными очками, каждый вечер спорит с женой Ннекой на кухне в трёхкомнатной квартире в Сурулере. "Ты опять отдал половину зарплаты своей матери?" — она стучит ложкой по кастрюле с эгуси, пока их дочь Эзина, шестнадцать лет, крадет тушь из сумочки матери. Младший Тубо, тринадцать, в соседней комнате собирает фальшивые кроссовки из старых шлепанцев. По воскресеньям семья ездит на разбитой "Хонде" 1998 года в церковь "Святых врат", где пастор
Эканем, 19 лет, втирает пятно с розовой блузки миссис Адебайо на кухне с цементными стенами. Ее брат Окон в это время разгружает ящики с соком "Chivita" на рынке Ошоди, шею натирает веревка мешка. Они приехали из деревни под Калабаром после смерти родителей — мать сгорела вместе с хижиной из-за опрокинутой керосиновой лампы. В квартире миссис Адебайо пахнет жареным плантайном и лизолом. «Ты опять пересолила эгуси», — бросает хозяйка, тыча вилкой в горшок. Эканем молчит, вытирая пот
Чиома, 17 лет, таскает ведра с водой из колодца в районе Сабо, Лагос. Её сосед Эфейи, парень с шрамом на щеке, воровал манго с её дерева каждое утро. «*Oya, слезь, иначе расскажу твоей маме про девушек с улицы Оке!*» — кричит она, швыряя сандалию в его сторону. Эфейи смеётся, пряча плоды за пазуху, но через неделю возвращается с мешком риса: «*Твой отец голодал два дня. Больше не буду*». Чиома молча делит рис пополам — знает, что его младшая сестра больна малярией. На рынке Иддо Аде,
Амара, 17 лет, в рваных кедах отплясывала возле ларька с жареными бананами на рынке Сурулере. Каждое утро она повторяла одно: собрать 500 найр на обезболивающие для брата Эфе, который лежал в клинике «Грейс Медикал» с перекошенным от мышечной дистрофии лицом. Чиди, ее сосед с гаража на улице Окума, подкидывал монеты в жестяную банку — руки в машинном масле, смех сквозь щербатые зубы. «Вчера видел, как ты у миссис Адеке крутила бедрами, — говорил он, поправляя заклепки на проржавевшем «Ниссане».
Ливай протирает пот со лба, пока мопед с прицепом, заваленным бобовыми лепёшками «мой-мой», глохнет на выбоине возле киоска матери в Икедже. «Три тысячи на прошлой неделе, сынок, — хрипит она, перебирая наличные в жестяной коробке. — Этого хватит только на одну инъекцию Амине». Сестра лежит в душной комнатке за занавеской, на окне — пузырёк с просроченным парацетамолом. Вечером, когда соседи включают генератор, Ливай крадёт провод, чтобы подключить вентилятор к общей сети — свет мигает, запах
Ливай, парень лет двадцати, каждое утро пробирался через толкотню рынка Иддо в Лагосе, таская за собой тележку с мешками бобов. В кармане — потрепанный телефон с треснувшим экраном, который он прятал от младшей сестры Амины, чтобы та не играла в «змеек». Их комната в обшарпанном доме за авторемонтной мастерской пахла плесенью и жареным бататом из соседней лавки. «Снова уроки прогуляла?» — бурчал он, заметив, как Амина ковыряет кроссовком трещину в стене. Ответом был лишь смех и крик уличного