Тарас Дударь

Оксана, официантка из львовской кофейни «Зерно», получает заказ на три капучино и письмо с печатью нотариуса. Вскрыв конверт за стойкой, она роняет ложку — оказалось, бабка Марья оставила ей хату в селе Яблунив. Через два дня, в автобусе с разбитыми сиденьями, она разглядывает ключ с облупленной синей краской. Дом встретил ее заколоченными ставнями и мужиком в засаленном свитере, который поливает помидоры. «Ты думала, просто так ключи возьмеш?» — Андрей стучит лейкой по жестяной бочке,
Оксана в форменной синей куртці з відломиною пуговицей на рукаві проштовхується крізь вагон. Вона має перевірити квитки до Львова, але старий Василь у четвертому купе знову розказав про свою доньку-економістку: «Вона в Польщі, на фабриці шиють. Ти не бачила її тут?» В проході солдат Андрій, що пахне перекислим самогоном, просить дозволу прикуріти біля тамбура: «Можна тут? А то конвой чекатиме на станції». Оксана киває, ховаючи в кишеню його смяту десятку — за те, щоб не вимагала квитка. На
В морге на окраине Киева Олег Семенович, патологоанатом с пятном кофе на халате, ворчит на новенькую Ирину, пока та роется в ящике с инструментами. «Где скальпель? Вчера клала сюда», — бормочет она, перекладывая пробирки. Олег щелкает пленку фотоаппарата: «Не ищи, возьми мой. И перчатки не забудь — вон у трупа в углу ноготь синий, гляди, заразу подхватишь». На столе — тело женщины в порванном платье из дешевого магазина, на шее следы от цепочки. «Драгоценности сняли, да?» — Ирина тычет пинцетом
Оля, тридцятирічна копірайтерка з Києва, приїжджає автобусом у село Глушківка — забрати речі з хати, яку залишила їй тітка Марія. У дворі її зустрічає Тимоха, вівчарка з подертим вухом, що вперто лізе обніматися, наче знав, що Оля вже мріє про шенгенську візу. У кімнатах пахне сирим деревом, шпалери відліплюються від стін, а під дошкатою підлогою Оля знаходить конверт із грошима та запискою: *"На новий дах. Не продавай Григорію"*. Сусід Василь, пенсіонер у вишитій сорочці, пояснює,
Оля, аптекарша с восьмилетним стажем, каждое утро протирала пыль с коробок *«Анальгина»* и пересчитывала йод. В тот день бабка в платке тыкала пальцем в рецепт: *«Мне от печени, но без этой гадости, от которой в туалет не отойти»*. За дверью хлопнул автобус №562 — Саша, водитель с перегаром после вчерашних посиделок в гараже, курил у остановки. Дождь размыл граффити на павильоне. *«Тебе в „Оболонь“? Подвезу»,* — кивнул он, заметив, как Оля прячет потрепанную сумку под куртку. *«У тебя салон как
Оксана, 27 лет, разливает кофе в старой кружке с отколотой ручкой в киевском кафе "Вітер". Ее телефон на столе трещит от сообщений: "Ты рассказала матери про кредит?" — пишет Андрей, коллега-бариста. Она стирает уведомление, глядя на фото сестры-близняшки Леры, сделанное год назад у разрушенного завода в Днепре. Вечером, пряча банковские бумаги под матрас в коммуналке на Оболони, Оксана копирует почерк Леры в письме к родителям: "Скоро приеду, купили квартиру в
Макс, в засаленном комбинезоне с автосервиса «Восток», прячет конверт с деньгами под сиденьем своей разбитой «Таврии». Накануне Гроза, местный «решала» с золотым зубом, бросил ему в лицо: *«Или ребёнка заберешь из роддома к утру, или твою Лизу найдут в речке»*. Лиза, с облупившимся лаком на ногтях, ждала его у подъезда хрущёвки, курила «Приму» и не смотрела в глаза: *«Ты же не тупой, Макс. Они тебя кинут»*. В три часа ночи он пролез через окно в подсобку роддома — пахло хлоркой и кашей из