Когда Валерий Васильевич впервые ступил на тренерскую скамейку киевского клуба, никто не ожидал, что этот человек перевернет мир отечественного футбола. Команда находилась в глубоком кризисе, проигрывая матч за матчем, и казалось, что надежды на будущее нет. Но с приходом нового тренера началась эпоха, полная интриг, побед и неожиданных поворотов. Словно дирижер, он умело управлял своими подопечными, превращая их в настоящих виртуозов на поле. Его методы были столь же инновационны, сколь и
Олег пригнулся, зажимая рану на плече Марины. В подвале харьковской пятиэтажки пахло гарью и сыростью. Генератор глох раз в полчаса, тогда Марина зажигала свечи из воска, который капал на старую газету с заголовком про выставку подсолнухов. «Тиша, вставай, треба перев’язувати», — шептал Олег, разматывая бинт, испачканный йодом. Она молчала, глядя на потолок, где треснула балка после вчерашнего удара. Из рации на ящике из-под картошки доносились обрывки фраз: «...двигаемся к Полтавской...»,
Олег, бывший следователь с подрагивающими от постоянного курения пальцами, сидит в полуразрушенной кофейне на Подоле. За окном — Днепр, серый от осенних дождей. Марьяна, медсестра из ближайшей горбольницы, кладет перед ним папку с фото утопленников: «Третий за месяц. В карманах у всех — куски угля». Ее голос срывается на слове «уголь», будто она глотает комок сажи. Олег щурится, разглядывая снимки: на запястье одного из мертвецов — следы от нейлоновой веревки, как от тех, что используют на
Олег, переводчик с выцветшей татуировкой дракона на запястье, ждал Анну возле киоска с варениками на Привокзальной площади. Она опоздала на сорок минут, в руках — потрёпанный диктофон и папка с пометкой «Архив. Донбасс, 2014–2015». «Ты вообще спала эту ночь?» — спросил он, замечая синяки под её глазами. В ответ она сунула ему чек из аптеки: «Снотворное кончилось. Поедем в Краматорск — там старик согласился показать старые цеха». В автобусе, пахнущем бензином и солёными огурцами, Олег переводил
Оксана втирала пятно от йода на прилавке одесской аптеки, когда за дверью хлопнул «Запорожец» Сергея. Сосед припарковался вплотную к её велосипеду — третью неделю подряд. «Ты хоть зеркала сложи, а то об тебя корзинку поцарапаю!» — крикнула она, вытирая руки об халат с выцветшим логотипом «Фармацевт-плюс». Он вышел, щёлкая семечки, и ткнул пальцем в трещину на плитке под окном: «Это твой кошачий хорёв мой ремонт испортил. Плати за шпаклёвку — тогда поговорим». В кармане у неё позвякивали монеты
Маркус чинит старый микроавтобус во дворе рижской хрущёвки, пахнущем рыбой с утреннего рынка. Мать кричит из кухни: «Опять везешь эти ящики в порт? Деньги сами не придут!» Он молча затягивается «Петром I», бросает ключи на пластиковый стол. Через неделю — Одесса: контейнеры, чайки, таможенник в потёртой форме тычет пальцем в просроченную визу. «Ты что, слепой? Здесь же штамп от 15-го!» — Маркус хрипит, сжимая папку с договорами на поставку древесины. Вечером звонит сестре в Даугавпилс: «Лина,
Оля, официантка в кафе возле Львовской площади, роняет треснувшую чашку, когда замечает Сашу, таксиста, который каждый день заказывает кофе без сахара. "Снова пересолили жизнь?" — бросает он, разглядывая пятно на столе. Она молча протирает столешницу, слыша, как скрипит кассовый аппарат. Вечером Саша подвозит мужчину в деловом костюме, который кричит в телефон: "Отгрузите щебень до пятницы!" — а потом, смягчив голос, обещает дочери купить велосипед. На заднем сиденье
Марьяна, студентка-историк из киевского общежития на Лукьяновке, нашла в архивах библиотеки имени Вернадского потрепанный дневник 1930-х годов с пометкой «Чернобыльские записи». На страницах — схемы странных приборов и упоминания «теней, что шепчут через стены». Через три дня в ее квартире на Оболони пропало электричество, а в углу ванной появилась влажная трещина, пахнущая медью. «Ты слышала? Как будто кто-то царапается…» — спросила она у соседа Олега, механика с завода «Арсенал», когда тот
Степан, водитель грузовика с потрепанными кожаными перчатками, три ночи подряд надевал бороду Деда Мороза в супермаркете на окраине Киева. Дочь Оля, 9 лет, в розовой куртке с оторванным помпоном, ждала его у подъезда панельной пятиэтажки, принюхиваясь к запаху мандаринов из соседних квартир. «Ты ж говорил, до Нового года купишь», — тыкала пальцем в треснутый экран его старого телефона, пока он разгружал коробки с гирляндами. Степан мямлил про премию, которую так и не дали, а сам думал о долгах
Нико, коренастый грузин с шрамом над бровью, торговал на барахолке в Тбилиси старыми иконами. Его напарник Леван, вечно жующий церхелу, сторожил ящик с «особым» товаром за ларьком — туда прятали серебряные кресты XVIII века, обёрнутые в газету «Коммунист». «Слушай, завтра украинцы ждут партию у метро Руставели, — бормотал Нико, разглядывая треснувшую икону Богородицы. — Если опоздаем — кинут, как в том году с коврами». Марина, их связная из Одессы, требовала через вайбер переснять каждую вещь:
Кирилл скидывает рюкзак на койку в общаге, пропитанной запахом мазута. Сосед Слава, закинув ноги на стол, щелкает семечки: «Опять Шишигин заставил сверхурочно?» В окне с треснутым стеклом маячит труба завода «Красный пролетарий». Кирилл молча кивает, доставая из кармана смятый чек за коммуналку — цифры краснеют, как сигнальная лампа. Завтра в шесть смена, а вечером футбол с парнями у гаража. «Бери пивас, у Генки в будке холодильник забит», — Слава швыряет ему связку ключей с брелоком в виде
Вот, представляешь, Дашка — обычная девчонка из детдома где-то в глубинке. И вдруг на неё как снег на голову сваливается этот Богданов — тип в дорогом костюме, с манерами афериста из сериала. Говорит, мол, ты моя дочь, я исправляюсь, отправлю тебя учиться в Европу! Ну, типа, радуйся, сиротка. Ага, щас. Оказалось, парень просто хочет перевести на неё свои грязные миллионы, пока сам свалит в закат. Думал, сиротку запугает? Ха, вот тут и промахнулся. Даша-то не из робкого десятка. В детдоме
Знаешь, ученые, конечно, утверждают, что никакого отцовского инстинкта в природе не существует. Ну да, ладно! Жизнь-то как раз обожает подкидывать сюжеты, которые биологов в гробу видали. Вот, например, история Андрея Перевалова — парень, у которого всё расписано по полочкам. Работа в ЖЭКе, ожидание ребёнка — типичная жизнь без сюрпризов. Ан нет! Его беременная жена Вера решает съездить к подруге, и бац — их машина врезается в какую-то фуру. И тут начинается такое, что голова кругом. Ольга
Знаешь, иногда думаешь — какого черта толкает человека, который с рождения в погонах, бросить всё и сесть за руль такси? Ну серьезно, вот представь: десантник, герой, грудь в орденах — а теперь он крутит баранку в сером городском потоке. И ладно бы просто возил людей, так нет же — не может он, чертяка, спокойно смотреть на подлость. Встретил несправедливость — и всё, уже влип, как в болото. А вокруг мир-то какой? Благородство — словно древний артефакт, мужество — почти ругательство. Где тут его
Вот, представляешь, директора крупной издательской конторы Лаптева — бац! — пришивает киллер в самом начале. А дальше всё как по накатанной: издательство моментально перехватывает какой-то олигарх Курагин. Типа, Лаптев брал кредит на развитие, да так и не вернул — ну классика же, да? Теперь все сотрудники на улице, в офисе уже новые лица, и вместо книг там, наверное, криптовалютой торгуют или нефтью перегоняют. Жесть, да? А тут ещё друг Лаптева, писатель Веселов, получает конверт. И внутри —
Вот как можно переосмыслить этот текст, добавив живости и неформальных нюансов: Знаешь, иногда жизнь преподносит такие удары, что вообще не понятно, как дышать дальше. Вот у Маши муж Олег — раз, и погиб в какой-то дурацкой аварии. А она даже попрощаться не успела — командировка срочная, билеты куплены... Вернулась домой, а там будто в другой мир попала. Брат ходит мрачнее тучи, шепчется по углам, да и сама она каждую ночь вскакивает в холодном поту — один и тот же сон, как заезженная пластинка:
Вот моя сестра Таня — типичная рекламная пёрсона: стильная, безбашенная и свято уверенная, что до тридцатки с хвостиком можно гнать волну без остановки. Фитнес по утрам, шмотки по выходным, ночные клубы до упора… Да я сама ей завидовала порой — ну как так можно отрываться, а? "Ещё лет пять кайфовать буду, не меньше!" — заявляла она, попивая мохито в шестом часу вечера средь бела дня. А жизнь, знаешь, как всегда — взяла и подкинула сюрприз. Проснулась Таня как-то с похмелья (ну или