Анна, библиотекарша из провинциального Выборга, каждое утро покупает в ларьке у вокзала чёрный кофе и булку с маком. Её мать, Людмила Петровна, вечно ворчит из-за немытой посуды и невыключенного света: «Всю жизнь с книжками возишься, а как люди живут — не понимаешь». По вечерам Анна перебирает старые письма отца-моряка, который пропал в море десять лет назад. В пятницу, когда она возвращалась с
Анна Семёнова, капитан рыболовного судна с Камчатки, получает известие о разводе. В порту Петропавловска-Камчатского она сгружает ящики с минтаем, пахнущим солью и водорослями, пока мобильный трещит голосом мужа: *«Лера остаётся со мной. Ты же никогда не бываешь дома»*. Дочь, 13-летняя Лера в синем ветром потрёпанном рюкзаке, перед отлётом в Питер суёт ей ракушку: *«Это чтобы не забыла, как волны
Людмила, дочь кожевника, развешивала мокрые шкуры на жердях за избой, когда заметила вдалеке дымок. «Опять кони топчут посевы, — проворчала она, вытирая руки о передник, — отца быстрее зови». В соседней избе Твердислав, дружинник с шрамом через бровь, чинил кольчугу, согреваясь хмельным мёдом. Его конь, гнедой Бурко, нервно бил копытом у плетня. «Не к добру, — бросил Твердислав соседу, кивая на
В промёрзшем дворе на окраине Перми 19-летний Кирилл, в засаленной куртке с оторванным карманом, разбирает старый мотоцикл «Урал». Его сестра Лена, студентка-программистка, тычет пальцем в экран ноутбука: «Смотри, опять эти помехи в сети. Вчера в 4 утра сигнал шел с завода «Красный Октябрь», будто морзянка». Кирилл хрипит, вытирая руки об ветошь: «Может, призраки станков шумят? Там же с 90-х
Лёха в рваных варежках чистил лопатой коробку от свежего снега, пока Светка с пацанвой таскала из подвала штанги и ржавые ворота. «Опять эти сволочи табличку принесли», — буркнул он, тыча в ограду жестяной банкой из-под «Янтаря». На заборе висело уведомление о сносе хоккейной площадки под элитный гаражный кооператив. Вадим Петрович, бывший слесарь с перекошенным после инсульта ртом, махнул рукой:
Вероника, 32 года, работает в аптеке на окраине Нижнего Новгорода. Каждое утро она заезжает к отцу, Петру Семёновичу, в хрущёвку на улице Гагарина. У него деменция: он прячет чайные пакетики под диван и просит купить «таблетки от войны», как называет цитрамон. «Ты уже сегодня выпил, пап», — отвечает она, разворачивая фольгу блистера. В пятницу в ящике с бельём она находит конверт с фотографией
Анна заклеила разбитое окно в кухне скотчем — ветер с реки все равно вырывал куски картона. Сергей, ее муж, три дня чинил во дворе старый «Урал»: «Заменил прокладку, а масло всё течет», — бурчал он, вытирая руки об рваную телогрейку. Вечерами они молча пили чай с вишневым вареньем из жестяной банки, пока радио в углу трещало о лесных пожарах под Новосибирском. «Собираешься в город, говоришь?» —
Марк, переехав из Самары в полуразрушенный дом под Рязанью, пытается заделать трещину в ванной цементом, купленным в ближайшем магазине «У дяди Васи». В ящике комода он находит письма прежней хозяйки — Людмилы Петровны, адресованные сыну, который погиб в ДТП в 2014-м. «Ты хоть печку топить умеешь?» — спрашивает соседка Галина, принося ему банку соленых огурцов. Марк молча кивает, пряча под
Екатерина приехала в питерскую хрущёвку на проспекте Науки после звонка нотариуса. В прихожей пахло сыростью и лавандой — так пахло всегда, даже когда отец был жив. Брат Дмитрий уже копался в шкафу с документами, вывалив на стол пачки счетов и пожелтевших открыток. "Ты опоздала, как обычно," — бросил он, не отрываясь от бумаг. В углу Екатерина нашла коробку из-под конфет "Мишка на
В Санкт-Петербурге 1890-х молодой эпидемиолог Иван Петрович Громов, сын аптекаря с Васильевского острова, тайно испытывает сыворотку от черной оспы в подвале Медико-хирургической академии. Его помощница Анна, дочь цирюльника, приносит свёрток с кроликами для опытов, попутно жалуясь: «Опять в порту карантин — шесть матросов в бараках горят, а полиция дрова подвозит, чтоб трупы жечь». Громов,
В промозглом пригороде Нижнего Новгорода трое — рыжеволосая Катя в потёртой косухе, долговязый Дима с вечным подрагиванием пальцев и коренастый Серёга, пахнущий махоркой и соляркой, — три недели греют банку тушёнки на буржуйке в заброшенном автобусном парке. «Чёрт, да тут даже крысы дохлые!» — Катя пинком отправляет пустую бутылку «Балтики» под разбитый КамАЗ, пока Серёга тычет грязным ножом в
Надя, 23 года, живет в общаге на окраине Пскова. Работает уборщицей в магазине «Рассвет» — протирает полы с запахом старой хлорки, собирает разбитые банки с огурцами. Каждое утро покупает в ларьке пирожок с капустой, шепчет продавщице Гале: «Мама моя так любила эти…» Гала перебивает: «Давайте уже, очередь». Вечерами Надя сидит на подоконнике, слушает, как сосед Олег стучит клавишами через стенку.
