Надежда, 58 лет, копала картошку на огороде в деревне Глухово, когда соседский козёл снова перелез через сгнивший забор. «Иван, забери свою рогатую беду, а то щас вилами подцеплю!» — крикнула она, вытирая ладонью пот со лба. Вечером, разбирая письма на кухне с облупившимся линолеумом, она нашла конверт от нотариуса: умерла тётка из Москвы, оставив ей полдома в столице. «Кому я там нужна? —
Сяо Лань, 12 лет, находит заброшенную библиотеку за рынком, где продают вяленую рыбу и глиняные горшки. Внутри пахнет ладаном и плесенью. Старик в очках с треснувшей оправой, Лао Чжэнь, чинит потрёпанные книги с зелёными ленточками. «Выбирай любую, но не листай до конца», — бормочет он, указывая на шкаф с ящиками, обклеенными газетами 80-х. Девочка берёт том в коричневой обложке — внутри рисунки
Кирилл, затянувшись вейпом у подъезда обшарпанной пятиэтажки на окраине Самары, спорил с Аней о том, стоит ли ехать на митинг у мэрии. «Ты думаешь, наши посты в телеге что-то изменят? — бормотал он, поправляя рваные шнурки на кроссовках. — Мне завтра на смену в «Бургер Кинг», ипотека не оплатится сама». Аня, доедая последний кусок холодной пиццы с балкона, тыкала пальцем в экран: «Вот Макс уже
Джереми, 14 лет, приезжает к деду Эрни на затерянный остров у берегов Британской Колумбии после гибели родителей. Дед живет в покосившемся доме с ржавой печкой, где постоянно варится уха из трески. За старым сараем, заваленным ящиками с приманками для крабов, Джереми находит клетки с ранеными макаками — Эрни подбирает их после стычек с браконьерами. «Они тут как крысы, стреляют ради забавы», —
Винс, в мятом голубом галстуке с пятном от терияки, тыкал пальцем в экран монитора, пока Дэйв перекидывал скрепки через перегородку офисной кабины. «Опять эти сводки по продажам. Ты видел, как Эриксон пялился на мой отчет? Как будто я таблицу умножения забыл», — бурчал он, разминая затекшую шею. Обед — холодная пицца из автомата и кофе Starbucks с прогорклым послевкусием. Вечером, на парковке у
Лера копалаcь в старых коробках на чердаке бабушкиного дома в Подмосковье, когда наткнулась на радиопередатчик Р-392 с оторванной антенной. Запах масляной краски смешивался с пылью, пока она крутила ржавые регуляторы. "Макс, тут точки-тире, но ритм сбивается… как будто кто-то дышит в эфире," — позвала она брата, вытирая пальцы об потертые джинсы. Максим, не отрываясь от пайки Arduino на
Карлос «Эль Рото» Мендоса, бывший механик из Гвадалахары, втирает гуталин в потертые сапоги перед сменой в тюрьме «Санта-Роса». Над камерой 12Б, где он спит на матрасе с торчащей проволокой, висит фотография дочери — на обороте детскими буквами: *«Папа, когда вернешься?»*. В столовой Эстебан, охранник с татуировкой Богоматери на шее, швыряет ему пачку бобов: *«Сегодня чистишь канализацию, гнида.
Ли Мэй, следователь с вечно растрёпанной чёлкой, копалась в бумагах на столе, заваленном окурками и пустыми стаканчиками от лапши. Рядом, на подоконнике, свернулась чёрная кошка Сяо Хэй — её зелёные глаза следили за каждым движением женщины. «Ты опять слизала соус с моей котлеты?» — буркнула Ли Мэй, переворачивая фото с места преступления. Сяо Хэй лишь мотнула головой, указывая лапой на следы
Анна, учительница литературы из провинциального городка под Нижним Новгородом, каждый вечер сидела за кухонным столом с треснувшей керамической плиткой, проверяя сочинения про «Обломова». Её муж Сергей, слесарь с местного завода, храпел на диване в застиранной футболке, пахнущей машинным маслом. Всё изменилось, когда в школу привезли нового физрука — Максима, москвича в потертой косухе, который
Шигео Кагеяма, щуплый восьмиклассник в очках, каждое утро протирает окна в конторе «Спиритуалистические услуги». Его босс, Арataka Рэйген, в мятом костюме и с сигаретой в зубах, тычет пальцем в карту города: «Вон там, на старом хлебозаводе, бабка утверждает, что призраки воруюют варенье. Устранишь до обеда?» Моб кивает, поправляя рюкзак с учебниками. После школы — клуб телохранителей: отжимания,
Анна, студентка-филолог из общаги на окраине Петербурга, каждое утро покупает *булку с маком* у бабушки возле метро «Площадь Восстания». На лекции по старославянскому она спорит с преподавателем Сидоровым: «Вы говорите, *ять* — архаизм, а без него стихи Блока теряют ритм!» После пар едет подрабатывать в хостел на Невском — стирает окна от снега, пока туристы из Японии щелкают фото. Вечером в
Саша, пятнадцать лет, живет с матерью в хрущевке на окраине Минска. Мать — медсестра в районной поликлинике, после смены зашивает пододеяльник на машинке «Зингер», купленной на барахолке. На кухне — плитка с трещиной возле раковины, в холодильнике только банка соленых огурцов и пачка маргарина. «Сходи в магазин, ладно? Хлеб и молоко», — бросает она, не поднимая головы. Саша вместо магазина идет
