Алла, сортировщица почты в минском отделении на улице Октябрьской, ежедневно раскладывает квитанции и открытки с видами Брестской крепости. Однажды среди посылок с солёными грибами и вязаными носками она натыкается на конверт с выцветшими марками, адресованный «Алле Степановне, Ленинград, ул. Пестеля, кв. 12». Коллега Нина, жуя бутерброд с колбасой, бросает: «Опять чьи-то старые макулатуры.
Сергей, водитель автобуса из Минска, заметил, что жена Ольга стала возвращаться с работы позже обычного. Ее пальто пахло чужими духами — сладкими, с ноткой жасмина. «Купила по акции в аптеке», — бросила она, когда он спросил. На следующее утро он проследил за ней до кафе «Рассвет» у вокзала: зеленые стены, треснувшее стекло в углу. За столиком сидел мужчина в очках с толстой оправой — Артем. Он
Сергей Морозов, учитель истории из провинциального городка под Брестом, замечает, как десятиклассница Катя Волкова оставляет в раздевалке листок со стихами о смерти. На следующий день девочка приходит в класс с синяком на щеке, шепчет одноклассникам: *«Он меня ударил, когда я отказалась»*. После уроков Сергея вызывают в кабинет директора — там уже ждут двое в штатском. В протоколе допроса
Наталья из Минска, в растоптанных ботинках и потёртой куртке, пробирается через грязный снег к пятиэтажке на окраине. Её брат Игорь пропал после того, как уехал на заработки в Москву — последнее сообщение было голосовое: «Нашли мне тут работу, электриком. Не парься». В подъезде на Лобанка, 17, где он снимал комнату, хозяйка, женщина с сиплым голосом, махнула рукой: «Съехал месяц назад. С казахами
Наталья, медсестра из Минска, обнаружила в куртке мужа Сергея смятый чек из ювелирного магазина и записку: *«Спасибо за браслет. Твоя Оля»*. В тот же вечер, пока Сергей допоздна заливал цемент на стройке, она вытащила из шкафа старый чемодан с наклейками «Сочи-2012», бросила внутрь детские фотографии дочери Кати и бутылку валерьянки. Катя, пятнадцатилетняя, в наушниках с розовым проводом,
Лида, учительница из провинциального городка под Гродно, каждое утро поправляла занавески в съемной хрущевке, пока её муж Игорь, водитель междугороднего автобуса, доедал яичницу с колбасой. «Опять в пробке застрял?» — бросала она, замечая грязь на его ботинках. Он молча размазывал варенье по хлебу, избегая разговора о ночных звонках с женским голосом. Их дочь Катя, пятнадцать лет, красила ресницы
Игорь Коваль, слесарь с мясокомбината в Жодино, каждую субботу пробирался в заброшенный ангар за автостанцией. Там, среди ржавых бочек и пахнущих соляркой тряпок, он расставлял холсты, купленные в минском хозмаге по скидке. Настя, его жена, ворчала: «Опять краской воняешь. У Славки вон машину купил, а ты как дурак с кистями возишься». В четверг на родительском собрании учительница рисования Алёна
В Киеве, осень 1941-го. Анна, 27 лет, шьёт платье из старого занавеса в квартире на улице Мельникова — на столе фото мужа-фронтовика, в пепельнице окурки с помадой. Её сосед, подросток Яша, тайком носит ей картошку из разбомбленного склада: *«Тёть Анка, у немцев на вокзале ящики с консервами грузят… Может, сбегаем ночью?»*. На Подоле старуха-соседка суёт в руки бумажку с молитвой на идише, пока
Игорь, механик из минского автосервиса на улице Колесникова, каждый день коптит под капотами «Жигулей» и «Форд», замечая, как клиенты прячут в бардачках то флакон духов с чешской этикеткой, то потрёпанные путеводители по Праге. После смены он закуривает у гаража, слушая, как напарник Слава бурчит: «Опять этот КамАЗ с подшипниками из Брно ждёт… Чехия нам как сестра, а визы — как в космос». Однажды
Ярослав, парень в потёртой куртке, копался в архивах минской библиотеки, когда нашёл письмо сестры Кати с пометкой *«Болото за усадьбой — они здесь не ушли»*. На автобусе до Бреста он уснул под стук колёс, а проснулся от крика водителя: «Конечная! Тут ваша глухомань». В рюкзаке — фонарик, компас со сбитой стрелкой и бутылка самогона от соседа-лесника. У полуразрушенной усадьбы встретил Алёну,
В Бресте, за рынком «Восточный», где пахло жареными чебуреками и горелым маслом, местный таксист Вадим Коршунов нашел в багажнике «Жигулей» окровавленный женский шарф. Его соседка, Люда из пятого подъезда, три дня назад кричала во дворе: «Моя Танька не ночевала!» Следователь Артём Громов, в прошлом — контрактник с Чечни, осматривал машину в рваных перчатках. «Опять рыжий пес у мусорок крутился»,
Кирилл, в рваной куртке с нашивкой «Екатеринбург-Свердловск», копался в ящиках на заброшенном заводе. Настя, украинка с выгоревшим тату на запястье, разложила на ржавом столе карту: «Тут, возле Припяти, старые тоннели. Может, ваш «артефакт» там?» Артём, белорусский механик, чинил мотоцикл у гаража, бросая через плечо: «Сначала еда. У тебя патроны с макаронами в одной кастрюле валяются». Вечером,