Эмир, 42 года, грузчик на фабрике пластмасс в районе Зейтинбурну, забирает сына Али из школы после очередного вызова. Учитель математики Селим тычет пальцем в синяк под глазом одноклассника: «Ваш сын опять полез в драку из-за учебника. Говорит, тот "случайно" порвал обложку». Али, 14 лет, молча ковыряет трещину на парте, пока отец, пахнущий клеем и потом, судорожно мнет в кармане
Эмир, 17 лет, чинит старый мотоцикл в гараже отца в районе Балат. Его сестра Айше, в потёртом платке, тащит корзину с хлебом мимо мастерской: *"Мать зовёт. Опять про тот ключ от дедовского склада говорила"*. В ящике с инструментами он находит потёртую карту Стамбула с отметкой у мечети Сулеймание — там, где раньше была мастерская их деда-ювелира. На рынке Капалы Чарши старьёвщик Хасан,
Элиф, тридцатилетняя официантка из кафе в районе Бешикташ, каждое утро протирала столики с остатками лукума и окурками. Ее подруга, Зейнеп, учительница математики в муниципальной школе, ворчала за стойкой: «Опять директор урезал бюджет на учебники. Говорит, „девочкам всё равно замуж выходить“». В соседнем квартале Лейла, инженер-строитель, спорила с прорабом на площадке: «Выкрути болты? Пусть сам
Лейла, 17 лет, протирала поднос с остатками чая в сервизе «индже беляди», когда в дверь чайной «Сахара» зашел парень в потертой кожаной куртке. «Эмир», — представился он, разглядывая потрескавшуюся фреску на стене. Отец Лейлы, Мурат, бросил: «Студент-архитектор, вечно ковыряется в руинах». Эмир заказал гранатовый шербет, достал блокнот с набросками византийских колонн. «Ты знаешь, где раньше
Эмир, сорокалетний инженер из района Кадыкёй в Стамбуле, каждое утро варит крепкий кофе в потрескавшейся турке, пока его сын Арда, 14 лет, собирает рюкзак, забывая тетрадь по геометрии на кухонном столе. На работе Эмир чинит старые холодильники, шутит с коллегой Хаканом о футболе, но по ночам в рваном плаще с капюшоном тушит пожары в трущобах Тарлабаши, пряча лицо под шарфом. Арда, заметив на
Элиф, закутавшись в потертый шерстяной шарф, прячет конверт с письмами под прилавком семейной аптеки возле Галатского моста. Запах жареных каштанов с улицы смешивается с аптечной камфорой. «Ты снова врёшь, как в тот вечер у пристани», — Джем втискивает между полок коробки с медикаментами, его пальцы в царапинах от стройки. В кафе «Мерве» через дорогу Фериде роняет ложку в кофе, наблюдая за их
Мустафа задерживается в душном классе военного училища в Салониках, переписывая конспекты по тактике. Преподаватель Намык-бей, щурясь через очки, тычет пальцем в карту Османской Македонии: *«Здесь не линии фронта — тут паутина. Вырвешь одну нить, запутаешься в другой»*. По вечерам Мустафа бродит по припортовым кабачкам, слушая рассказы матросов о забастовках в Стамбуле. В 1909-м он, уже капитан,
Эмир, 17 лет, чинит мопед в гараже за домом отца в квартале Чекмекёй. В старом ящике с гайками находит потёртую карту Стамбула с метками красным маркером: мечеть Сулеймание, заброшенный док в Хасколе, подвал кафе в Кадыкёе. На обратной стороне — детский рисунок волка с тремя хвостами. За обедом мать ставит на стол миску с чечевичным супом: "Опять руки в мазуте? Когда женюсь на мусоре?"
Эмир, 28 лет, сортирует потрепанные книги в магазине «Сафир» в Кадыкёе. За окном грохочет трамвай, а на столе рядом с кассой — остывший стакан чая в подстаканнике с трещиной. В четверг, когда шел дождь, в магазин зашла Лейла в пальто с оторванной пуговицей — искала альбом старых фотографий Стамбула. «Ты веришь, что улицы помнят шаги?» — спросила она, перелистывая страницы с выцветшими снимками
Эмир, 27 лет, копается в коробках с потрепанными книгами в подвале антикварной лавки своего покойного деда в районе Кадыкёй. Находит медный амулет с трещиной вдоль символа «𐰴» — тот самый, что дед показывал ему в детстве, приговаривая: «Bu şehir bizi yutmadan önce, onun sırrını bulmalısın». За окном гудят паромы, а Эмир, вытирая пыль с артефакта, замечает, как тени от витринных подсветок начинают
В каменных залах Эдирне Мехмед роняет виноградную косточку на пергамент с чертежами пушек. Его пальцы оставляют жирные отпечатки на карте Константинополя, где красной тушью помечены слабые точки Феодосиевых стен. Визирь Заган-паша, обмахиваясь веером от майского зноя, указывает на гавань Золотой Рог: «Если генуэзцы перебросят цепи – наши корабли упрутся в дерево, как ослы в стену». Мехмед щелкает
В стамбульском особняке с треснувшими изразцами на кухне Зейнеп, 24 года, протирала серебряные ложки с монограммой "К.Ш.". Хозяйка, Фериде, в голубом халате с запахом табака, бросила ей ключи: *"Мой сын вернется из Лондона завтра. Ты будешь готовить кюнефе — без лишней корицы, как в прошлый раз"*. По вечерам Зейнеп прятала конверты с деньгами под половицу, где уже лежала