Гильда Сью, 27 лет, живет в крохотной студии на Бруклин-авеню, третьем этаже, где окно цепляется за вывеску вьетнамского магазина. Каждое утро она давит тюбик с дешевым йогуртом, пока Лейла, соседка снизу, стучит в дверь: «Опять проспала? Мэтт уволит, если опоздаешь в пятый раз». В кафе «Маркони», где Гильда разливает эспрессо, менеджер Мэтт вечно ворчит на пятна от корицы на униформе. По
Сория просыпалась в пять утра, чтобы успеть приготовить *том ям* для лотка на рынке Сампхран. Чалерм, её муж, уже уходил на стройку возле моста Рамы IX, бросая на столе ключи от старого мотоцикла Honda. «Вечером заеду за Пим», — говорил он, не глядя. Дочь, семилетняя Пим, кашляла в углу комнаты, обнимая потрёпанного плюшевого слона. Сория заметила пятно помады на воротнике Чалерма, когда подавала
Мойша Брикман, худощавый ювелир с облупившимся перстнем на мизинце, клеил бронзовую цепочку в мастерской на Молдаванке. Роза, жена, ворчала, что вместо заказов он возится с безделушкой для синагоги: *«Опять за спасибо работаешь? Хоть бы детям на ботинки заработал»*. В углу валялись обрывки газет — «Одесские новости» с заголовками о стачках, а в ящике стола прятался конверт с билетами на пароход
Юта задерживался в мастерской до темноты — клиенты вечно тянули с оплатой, а моторы ломались чаще обычного. Возвращался в квартиру на окраине Токио, где окна выходили на шумную трассу. Хироши, его младший брат, уже раскладывал на столе пластиковые контейнеры с раменом. "Сколько можно эту бурду жрать?" — Юта швырнул промасленную куртку на диван. "Курсовая по нейробиологии через
Оливия, в красной куртке с оторванным карманом, каждое утро заказывала в кафе "Лунный кролик" кофе с двойной порцией сиропа. Лео, ее сосед по общежитию, ворчал над расчетами на салфетках: "Если добавить 0,5% квантового смещения, портал откроется за мусорными баками у станции Сибуя — там меньше камер". Они чинили украденный девайс в подвале, пахнущем плесенью и жареными
Летом в полуподвальной общаге у Курского вокзала живет Алёна, 19 лет, с рыжими прядями, выгоревшими на солнце. Она подрабатывает курьером для *ЭкспрессДоставки*, развозит документы между офисами в Сити и старыми типографиями в Китай-городе. В соседней комнате орудует Самир, студент из Дагестана — вяжет крючком яркие салфетки для бабушки в Махачкале и продает на Avito старые кассеты с чеченскими
Ян, пятнадцатилетний парень из пражского района Жижков, натыкается на труп овчарки возле мусорных контейнеров за своим домом. Ржавый ошейник с гравировкой *«Локи»*, комки шерсти в луже машинного масла — он записывает находку в блокнот с пометкой *«4-й за месяц»*. В школе Тереза, соседка с третьего этажа, шепчет ему на перемене: *«Отец вчера видел, как фургон «БиоТех» сбил ту дворнягу у трамвайных
В 1939-м Рита, худенькая девчонка в гимнастическом купальнике с заплаткой на плече, толкает тачку с опилками в ленинградском цирке. Константин, директор манежа, щурится сквозь дым сигареты «Беломор»: «На арену хочешь? Покажи, как с медведем вальсировать будешь». Она крадет куски мяса из корма для хищников — подкармливает бездомного волчонка за углом склада. Ночью, когда в общежитии гасят свет,
Лёша в кепке с оторванным козырьком тащит Марусю за рукав к луже у гаража. «Смотри, там масло плавает!» — тычет пальцем в радужные разводы. Маруся поправляет очки, закатанные рукава кофты пачкаются мелом: «Это бензин, дурак. Молекулы разные, поэтому не смешивается». Они бегут через двор с ржавыми качелями, обгоняют бабку с тележкой, кричат про интерференцию света. В подъезде на третьем этаже Лёша
Адитья Викрам, бывший армейский стрелок, каждое утро чистит винтовку Remington 700 на кухонном столе, пока жена Аарти разогревает чапати на сковороде. «Опять в горы?» — бросает она, не глядя, когда он прячет чехол с оптическим прицелом под кровать. Джайпурские переулки, где он теперь работает телохранителем для местного бизнесмена Раджеша Гупты, пахнут жареным миндалем и выхлопами рикш. В
Джейкоб, бывший морпех с шрамом через левую бровь, копался в ржавых ящиках в гараже своего ранчо под Остином, когда на экране старого телевизора замелькали кадры с горящим Капитолием. В кармане джинсов жужжал телефон — сестра Лина, застрявшая в Бруклине, шипела в трубку: *«Сети падают, Джейк. Через час здесь будет ад — забери маму из Феникса»*. Он швырнул лом в угол, разбив банку с краской, и
Нина, девятнадцатилетняя дочь лесника, нашла в ельнике обгоревший самолет и раненого летчика Сергея. Он, хрипя, попросил воды, а она, сжав в кулаке обрывки платка, пыталась остановить кровь на его плече. Запах гари смешивался с сыростью мха; Нина тащила его до рассвета к старому сараю за деревней, где когда-то сушили лук. "Ты зачем в штопор полез?" — спросила она, разматывая бинты из