Пётр Первый (1937)

В дымном кабинете, заваленном картами Швеции и чертежами кораблей, Пётр втирает пальцем в виски — опять мигрень. За окном гремят топоры: строят верфь в Воронеже. Меншиков, обсыпанный табаком с дороги, вваливается без стука: «Нарву шведы взяли, пушки наши в болоте утопили». Царь швыряет кубок об пол, осколки застревают в ковре с персидскими узорами. «Сам буду лить пушки, — рычит он, — иди к кузнецам, скажи — к утру двадцать лафетов, не будет — на колу заморю».

На рассвете под Нарвой солдаты в мокрых кафтанах копают траншеи. Карл XII, щурясь в подзорную трубу, усмехается: «Русские в грязи барахтаются, как свиньи». Пётр, переодетый в поручика Преображенского полка, тащит ящик с гранатами — рукав зацепился за гвоздь в телеге, сукно рвётся с хрустом. После боя, в шатре, пахнет порохом и кровью: фельдшер вынимает пулю из плеча солдата, тот стискивает зубы на кожаном ремне. «Полтава будет нашей», — бормочет царь, разглядывая треснувшую шпагу. Меншиков, обмакивая хлеб в вино, хрипит: «Ещё неделя — и коней придётся на мясо пустить».