Когда юная и амбициозная Алиса неожиданно получает приглашение на престижный бал в одном из самых роскошных особняков города, она не может поверить своей удаче. Но, как только она ступает на сверкающий паркет, её жизнь переворачивается с ног на голову. Она привлекает внимание таинственного и харизматичного Михаила, который, казалось бы, знает о ней больше, чем она сама. Их мгновенная связь вызывает зависть и подозрения у влиятельных и богатых гостей бала, особенно у Елены, безупречно элегантной
Любка, в платке с выцветшей вышивкой, вышла из вагона на Витебском вокзале. В кармане — иконка святой Марии, два рубля в узле из тряпки. Анфиса Петровна, хозяйка особняка на Фонтанке, встретила её словами: «Пальто не снимай в прихожей — паркет новый». Утром девочка чистила самовар сажей, вечером вытирала пыль с фарфоровых кукол в гостиной. Разбила вазу с розами — Анфиса кричала: «Из жалья вычту!» Соседка по чердаку, кухарка Глаша, шептала за чаем: «Беги, пока ноги целы». На рынке у Гостиного
Игорь, курьер с велосипедом «Стелс», развозил посылки по питерским дворам-колодцам. Однажды в конверте с адресом «Лиговка, 12, кв. 87» он нашёл ключ от чердака сталинки и записку: «Спроси у Анны про 2004 год». В подъезде с облупившимися перилами девушка в зелёном плаще толкнула его плечом: «Ты не туда полез, мальчик. Отдай ключ и вали». Игорь спрятал его в карман куртки, протёртой на локтях, а позже нашёл в посылке фотографию своего покойного отца у ворот порта с надписью «Сгорел за компанию».
В спальном районе, за закопчённым гаражным массивом, пятиэтажка с треснувшим балконом на втором этаже. Антон, электрик из ЖЭКа, каждый вечер лазит в подвал чинить щиток — проводка времён Брежнева дымится после дождя. "Слышь, Тонь, опять холодильник замкнуло!" — орёт сверху бабка Зинаида, высунувшись в окно с бигуди в волосах. За углом, в ларьке "Продукты 24", Лиза торгует сигаретами и гречкой. Её брат-школьник Витька мастерит из старых магнитофонов глушилки для камер во
В заброшенном цеху завода «Красный Октябрь» в Липецке Кирилл, 24-летний слесарь с татуировкой якоря на запястье, находит в сломанном станке свёрток с чертежами на папиросной бумаге. Рядом — обгоревшая фотография 1943 года: группа инженеров в противогазах на фоне котлована. «Чё за хрень?» — бормочет он, пряча находку в рюкзак с наклейкой «Rammstein». Вечером в общаге сосед Димка, студент-химик с перегаром, тыкает в экран ноутбука: «Смотри, тут про ваш завод пишут — в войну немцы секретный объект
Анна, в розовой куртке с оторванной молнией, каждое утро толкается в автобусе №47 до завода «Красный луч». Там, в цеху №3, она сортирует болты для тракторов, считая минуты до перекура, где соседка Галя шепчет: «Слышь, новый механик, Дима, из Питера — глаза, как у того актёра из сериала». Вечером у ларька с чебуреками Анна натыкается на него: Дмитрий, в засаленной спецовке, чинит мопед, бросает через плечо: «Эй, с розовой курткой — подашь ключ на 12?» Дождь застилает свалку за заводом, где они
Сергей, водитель маршрутки с облупившимся рулем и пятном кофе на сиденье, жил в хрущёвке на окраине Нижнего Новгорода. Его соседка снизу, Людмила Петровна, каждое утро стучала шваброй в потолок, если он ронял вилку. «Опять сапоги грохочешь, как медведь!» — кричала она через дверь, запах лавандового одеколона смешивался с дымом от её сигарет. В подъезде, где плитка отклеилась ещё в девяностых, Сергей находил записки: «Не мусорить в лифте!» — её корявый почерк, синие чернила. Однажды он выключил
Представь: канун Нового года, подмосковный отель забит под завязку. Народ толпится в холле, шампанское уже начали откупоривать, как вдруг — бац! — свет гаснет. Тишина. Потом смешки, вздохи, кто-то в темноте роняет бокал — звонкий «бдыыь!» И вот из угла раздается голос: «А давайте, как у Боккаччо, истории травить! Кто смелый?» Первым вылез этот актер — знаешь, такой с вечной грустинкой в глазах, но с ехидцой в голосе. Рассказал, как в юности проснулся звездой после одной роли. «Представляешь, —
Знаешь, иногда кажется, что война — это только окопы да взрывы. Ан нет. Вот возьми Анфису: муж на фронт ушел, а ей в коммуналке адская карусель крутится. Ты как думаешь, что страшнее — пуля в грудь или эта тишина, что давит, как влажные стены? Тут, понимаешь, одни вдовы. У каждой — своя комната-камера, свой угол на кухне с треснувшей тарелкой. И все они — как сгоревшие письма: обугленные края, а внутри — ни строчки правды. Вот Ада, например. Бывшая опереточная дива, теперь ходит в платьях,
Представь себе: отслужил срочку, душа будто выжатый лимон, а тебе ещё надо ехать в какую-то глухую деревню — на могилу к другу. Серёга-то погиб, а ты вот жив. И ведь не думал Виктор, что кроме свечек да берёзок встретит там... её. Вера Сергеевна. Мать Сергея, между прочим. А она — ну как так? — не бабушка в платочке, а женщина, от которой сердце ёкнуло, будто током. И понеслось: взгляды украдкой, разговоры за чаем до полуночи, эта неловкость, когда пальцы случайно касаются сахарницы. Да ладно,
Вот же история – дух захватывает! Представь: пара восемь лет пытается завести детей, а когда наконец рождается сын Филипп, муж узнаёт страшную правду – ребёнок не его. Ну кошмар же! Человек собирается уйти, но… Малыш-то тут, беспомощный, да и жена, видно, в растерянности. И вот что удивительно – с каждым днём он всё сильнее привязывается к этому крохе. Вообще, реальность жестока – как вот так взять и полюбить чужого ребёнка? А он смог. Да так, что без мальчика жить не может! Но с женой-то всё
Знаешь, история эта — прямо как в плохой пьесе, где все слишком уж драматично, но цепляет. Представь: парень, Сергей, вроде талантливый, с питерской академии — а тут бац! Срывается в какую-то дыру Таруканск. Ну, типа, поссорился с преподавателем, гордость не позволила остаться… Все вокруг глаза округляли — мол, куда тебя понесло, гений? А он, видимо, думал, что провинция — это типа «настоящее искусство». Ан нет. Потом, конечно, осенило: «Что я наделал-то?». Из Питера зовут в крутой театр, а он
Знаешь, иногда сюжеты про любовные треугольники кажутся такими избитыми… Но тут — обалдеть! Две подруги, которые когда-то тусили за одной партой, а теперь внезапно понимают, что их связывает не только старые фотки из школьного альбома. Парень-то один на двоих! И ладно бы он был какой-то там условный «плохой мальчик» — ан нет, мужик вроде как всерьёз умудряется быть *своим* для обеих. Они же разные, как ночь и день: одна, наверное, с золотой ложкой во рту, другая — боевая, из рабочих кварталов.