Анежка, стройная блондинка с вечно потёртым пуантами за плечом, врывается в деревню на раздолбанном автобусе. Её балетная карьера в пражском театре трещит по швам после травмы лодыжки — тренер холодно бросил: «Ты даже пируэт не сделаешь, пока не восстановишься». Дома, в покосившемся доме с запахом сена, её ждёт Ондржей, кузен с квадратными плечами и вечно замасленной курткой. Он чинит трактор,
Ларс, капитан траулера *Морская чайка*, чинил сети в порту Бергена, когда заметил грузовое судно под чешским флагом, пришвартованное у дальнего пирса. Рыбацкие сапоги хлюпали по лужам, пока он шагал к пришлецкому кораблю — *Влтава-7*. На палубе столкнулся с Карелом, инженером в замасленной куртке, который сверял накладные с ящиками, помеченными «сельдь, соленая». «Выгрузка тут запрещена», —
Марта, латвийская студентка-архитектор, находит в руинах замка Бран потёртый дневник с пометками на румынском и латышском. Её друг Лаурис, механик из Риги, разбирает в гараже старый мотоцикл «Ява», когда она звонит: «Тут даты пересекаются с восстанием 1848 года… и чьи-то координаты». На кухне у плиты, помешивая *sarmale*, вмешивается их сосед Эмиль — румынский таксист с татуировкой волка на шее:
В старом районе Праги, между мастерской с отслоившейся штукатуркой и кофейней «U Zeleného čaje», пересеклись пути Элишки и Яна. Она, 23-летняя реставраторка, копалаcь в папке с пожелтевшими эскизами, когда он, уличный художник с запахом акрила от рук, случайно облил ее кофе рваной куртку. "Ты хоть понимаешь, что это 18-й век, а не твой дурацкий трафарет?" — бросила она, вытирая рукавом
Мартин, водитель фуры, каждую неделю трясётся по разбитой трассе между Брно и Прагой. Дома его ждёт Катержина — после восьми часов за кассой в «Теско» у неё горит спина, а на кухне вечно лужа от подтекающего чайника. Элишка, их тринадцатилетняя дочь, рисует в углу тетради чёрных птиц, пока родители спорят о деньгах. «Ты хоть раз купил нормальные продукты, а не эти консервы?» — Катя швыряет в
Карел, механик из района Жижков, коптит сигарету у гаража, пока его младший брат Лукаш ковыряется в двигателе старой «Шкоды». На столе — пачка дешёвого пива и схема подпольных гонок по ночной Праге. «Ты вообще спал?» — Лукаш тычет гаечным ключом в замасленный чертёж. Карел молчит, замечая на асфальте следы резины от чужой машины. Через час они уже мчатся по мосту Легии, обгоняя полицейский джип.
В старом пражском районе Жижков Эмилия, студентка-архитектор, каждое утро покупает кофе у ларька с надписью «Káva bez řečí». Там же встречает Яна, парня в потертой кожанке, который разгружает ящики с книгами для букинистического магазина «U Dvou Sov». Он роняет пачку стихов Неруды, Эмилия поднимает: «Ты вечно в облаках», — смеется она, замечая закладку с ее эскизом моста. Ян морщится: «Это не
В Праге, 1952 год. Карел Новак, 27 лет, бегает по булыжникам Вышеграда каждый рассвет в кедах на резиновой подошве. За ним следит тренер Йозеф Ворачек — бывший сапожник с блокнотом, где вместо схем — зарисовки кроссовок. «Ты жрешь картошку, как будто завтра войны не будет», — бросает Карел в раздевалке, вытирая лицо газетной бумагой. Ворачек молча сует ему банку шпината из немецкого пайка:
В дождливый четверг Лиза Шимакова, студентка пражской академии искусств, находит в раздевалке метро «Малостранска» потёртый блокнот с чертежами механических часов. На последней странице — адрес: «У золотого единорога, 7», написанный фиолетовыми чернилами. Её однокурсник Томаш Врба, парень в растянутом свитере с запахом кофе из автомата, усмехается: *«Кто-то опять потерял свои фантазии про вечный
Лоренцо, албанец с шрамом через левую бровь, и Эмилио, итальянец в потёртой кожаной куртке, сколачивали деньги на ремонт старой лодки в венецианской лагуне. Их поймали на краже медных труб со стройки возле моста Риальто — охранник в оранжевой жилетке орал: «Сволочи, вы же обрушите леса!» Побег через узкие переулки закончился в кафе с выцветшими синими зонтиками, где чешка Анежка, бывшая
В старом районе Праги, на чердаке антикварной лавки, 17-летняя Анна находит потрескавшееся зеркало в медной оправе, спрятанное под холстом с выцветшей вышивкой. На стекле — трещина в форме молнии. Отец Анны, Карел, исчез три дня назад, оставив в блокноте каракули: «Они смотрят через грани». Когда Анна проводит пальцем по трещине, в отражении мелькает мужчина в потёртом сюртуке, шепчущий: «Закрой
Шоки, бывший пражский следователь с тремором в левой руке от старой пулевой раны, находит в мусорном баке у Пражского Града обгоревшую фотографию своей покойной сестры. Он тащит за рукав Морти, подслеповатого слесаря с мастерской на улице Длоуга, который чинит замки на дверях кривых домов в Старом Месте. «Там, между плитками, — бормочет Шоки, тыча пальцем в трещину на снимке, — это же та женщина