Мирон копался в ржавых холодильниках на свалке, когда Лёха позвал его, держа в руках мятую карту из кожзама. «Глянь, тут про рай какой-то написано», — бросил он, вытирая сажей лоб. Мирон, привыкший к бреду друга с татуировкой змеи на левом предплечье, фыркнул: «Опять из-под самогона выдумал?» Карту нашли в треснувшем чемодане, придавленном покрышкой от «Волги» — внутри лежали ключи с биркой
Марк, рыбак с облупленными ногтями от соли, вытащил бутылку из сети возле маяка в Портсмуте. Внутри, среди водорослей и песка, металась миниатюрная акула — не больше ладони, с жабрами, дышащими как часы. «Лиза, глянь-ка!» — крикнул он сестре, тыча пальцем в стекло. Та, перемазывая варенье на черством хлебе, фыркнула: «Игрушка какая-то. Выброси, а то воняет тухлятиной». Но Марк заметил, как
Юха засунул пачку «Беломора» в карман робы, вытер руки об ветхий диван в углу гаража. Марика принесла ему щи в алюминиевой кастрюле, поставила на верстак рядом с разобранным мотором от «Жигулей»: «Опять на холодном живешь? Холодильник-то третий день стучит, как пулемёт». Он отвернулся, ковыряя отвёрткой закисший болт: «Не стучит — воет. Как тот пёс у Ганьки на стройке». В пятнах масла на бетонном
Эш с Пикачу плывут на лодке через архипелаг, где местные рыбаки в ярких жилетах обсуждают странные шторма. Мисти, зацепившись за борт, кричит: «Если эти вихри не прекратятся, мы все окажемся на дне!» Трейси, худощавый художник с блокнотом в руках, рисует силуэты трех гигантских птиц — Артикуно, Молтреса и Запдоса, — чьи крики разносятся с ближайшего вулканического острова. На радаре мелькает
Кэролайн МакКивер, рыжеволосая художница с татуировкой колибри на запястье, монтирует инсталляцию в заброшенной галерее Лос-Анджелеса. На стенах — гирлянды из бумажных черепов, на полу — зеркала, разбитые в форме мексиканских *калаверas*. Она рисует углём портрет мужчины с крюком вместо руки, бормоча: *"Дэниел Робитайл… Ты просто городская байка, да?"* Ночью, когда неоновый свет с улицы
Юки, 23-летний механик с обожжёнными пальцами от паяльника, копаласъ в двигателе «Ривиаса» — грузового судна, которое её отец, Кадзуки, тащил через сектор К-7 уже десять лет. Корабль трещал по швам: в углах кают зеленели пятна плесени, а в трюме пахло перегоревшим маслом. «Ты снова выключила стабилизаторы?» — Кадзуки, не отрываясь от штурвала, бросил через плечо обрывок сигареты в жестяную банку.
Лена Моррис каждое утро покупала кофе в автомате возле кабинета химии, пока не заметила, что крышка стаканчика всегда помечена крестиком. В подвале школы, где хранились старые парты с выцарапанными ругательствами, она столкнулась с Тревором Бэйном — он перебирал ключи от заброшенных зданий на окраине города. «Ты тоже получила записку?» — спросил он, доставая смятый листок с координатами свалки.
Карлос Ривера, бывший агент мексиканской полиции, втягивается в контрабанду оружия через границу Техаса после увольнения из-за поддельного дела. Его друг детства, Диего Моралес, владелец авторемонтной мастерской в Несауалькойотле, случайно находит в багажнике перевозимой «тойоты» пачку долларов с метками ФБР. «Ты веришь, что спасёшь их, притворяясь монстром?» — бросает Диего, размахивая
Макс, водитель грузовика с просроченными правами, получил конверт с ключом от склада №12 через официантку Иру в закусочной «Калитка». Внутри конверта — записка: *«Три ящика с этикеткой «Сельдь». Не вскрывать. Довезти до гаража на Тракторной, 8 до рассвета. Спросишь почему — пенсия матери исчезнет»*. Он закурил, раздавил окурок о мокрый асфальт, сел в кабину. В зеркале мелькнул силуэт в плаще —
Антон, программист из обшарпанной хрущёвки на окраине, в метро натыкается на Катю — она роняет потрёпанный томик Пастернака. «Эй, вы… с "Доктором Живаго"!» — кричит он, поднимая книгу. Она в чёрном берете и длинном плаще, смеётся: «Там закладка с кофейными пятнами, не потеряй». Дальше — случайные встречи: у фонтана на ВДНХ, где Антон кормит воробьев семечками, в кафе с липкими столиками
В кафе *Синий попугай* на улице Ваци в Будапеште пианист Андраш Такач в 1933 году застрял на одном такте мелодии. Ноты падают с пюпитра, чернильница опрокинута — он пишет *«Szomorú vasárnap»* на салфетке с пятном коньяка. Илона Эрдеи, певица в платье с выцветшим шиповником, пробует вокальную партию: *«Солнце разбилось на куски…»* — голос дрожит, будто струна. В углу Ханс Вехтлер, немецкий
Чалерм торгует дурианами на пыльном рынке возле канала Кхлонг. Его сестра Сири, медсестра в муниципальной клинике, каждое утро оставляет ему контейнер с клейким рисом и жареной рыбой. «Не продавай в кредит, опять останемся без денег», — бросает она, поправляя шарф на плечах. Чалерм игнорирует, угощая старуху Нок кокосовыми сладостями — та клянчит в долг уже третью неделю. В пятницу появляется