Анна копалась в коробках с бабушкиными вещами на даче под Звенигородом, когда наткнулась на конверт с выцветшей фотографией. На обороте чернилами было выведено: "Лавка на Старом Арбате, спросите Фёдора Кузьмича". В Москве она нашла полуподвальную лавчонку с вывеской "Антиквариат", где за прилавком дремал лысый мужчина в жилетке с пятном от кофе. "Вам чего?" —
Олег, в засаленном комбинезоне, ковырялся в двигателе «девятки» в гараже за старым хрущевским домом. Катя, обмотав шею шерстяным платком, пересчитывала выручку на овощном рынке — пахло гнилой капустой и подгоревшим маслом из чебуречной. «Санька из автосервиса звонил, — сказала она вечером, выкладывая на стол тушеную картошку. — Предлагает тебе подработать на «левых» запчастях. Говорит, через
Джейк Морган, мужик лет тридцати пяти с шершавыми ладонями, каждый день рубит лес под Блэк-Роком. Его ржавый пикап вечно застревает на грунтовке возле старой мельницы, а в кабине валяются пустые банки из-под энергетиков. Однажды утром, пока он подпиливал цепь бензопилы, к нему подошел Лиам — бывший одноклассник, теперь шериф. «Опять на промысел? — Лиам пнул шину. — Слышал, вчера у Сэма пропала
Нико, коренастый грузин с шрамом над бровью, торговал на барахолке в Тбилиси старыми иконами. Его напарник Леван, вечно жующий церхелу, сторожил ящик с «особым» товаром за ларьком — туда прятали серебряные кресты XVIII века, обёрнутые в газету «Коммунист». «Слушай, завтра украинцы ждут партию у метро Руставели, — бормотал Нико, разглядывая треснувшую икону Богородицы. — Если опоздаем — кинут, как
Надежда, 16 лет, втискивается между школьными учебниками и кастрюлями в хрущевке на окраине Нижнего Тагила. Отец, Виктор Степанович, после смены на вагоностроительном заводе заваливается на диван с банкой «Охоты», бубня про задержку зарплаты. Младший брат Сашка, глуховатый от осложнений после скарлатины, тычет пальцем в учебник географии: «Надь, а Волга точно впадает в Каспийское?» Вечерний
Максим Ларин, худой парень в очках с треснувшей дужкой, три дня не спал, отслеживая транзакции "Восточного кредита". В съемной однушке на окраине Питера пахло перегоревшим блоком питания и дешевым кофе "Якобс". Он тыкал пальцем в монитор с царапиной от кошачьего когтя: "Смотри, Игорь, тут дыра — как канализация в хрущевке". Его напарник, бывший сисадмин из
Лиза Морроу, 22 года, работает в кафе *Bean & Leaf* на окраине Чикаго, разливая латте с корицей для студентов из местного колледжа. Каждую субботу в 10 утра к ней заходит Эзра Каллен, худощавый парень в потёртой косухе, заказывает чёрный кофе и рисует в блокноте углём. «Опять эти глаза?» — бросает Лиза, кивая на эскиз женщины в его тетради. Эзра усмехается: «Она не улыбалась. Забыл, как это
Рикардо, бывший водитель автобуса из Сантуса, каждое утро заваривает *cafezinho* в жестяной кружке, пока ждет рейс до рынка в Сан-Паулу. В пятницу, когда он разгружал ящики с папайей, услышал за углом складского ангара резкий спор: «*Você sabe demais, seu merdinha!*» — и глухой удар. Через щель в ржавой двери он увидел, как двое в кожаных куртках с нашивкой «CV» запихивают в багажник белого
Оксана, учительница из села под Коломыей, каждое утро заваривает чай из зверобоя, пока ее сосед Игорь стучит в окно: «Опять твои дети дроздов в тетрадках рисуют?». Она прячет письмо из Киева — приглашение на курсы повышения квалификации. В это время Наталья, стоматолог из Оболонского района, разбирает квитанции за коммуналку, слыша, как муж Витя кричит из ванной: «Трубу прорвало, а ты как всегда
Эмиль Булет, бывший солдат с шрамом через левую бровь, копался в ящиках с ржавыми гвоздями и пожелтевшими газетами 1923 года в подвале своего дома в Питтсбурге. Его младший брат, Люсьен, в засаленной кожаной куртке, бросил на стол карту с отметками у сталелитейного завода: *«Тут опять нашли трупы — шеи переломаны, крови ни капли. Слухи говорят, это не люди…»* Эмиль достал из-под стола обрез с
Понедельник начался с того, что Вова нашел в кармане старой куртки 500 гривен, заляпанных вареньем. «Ха, бабушка опять прятала, как от деда», — хрипло засмеялся, разминая купюры. Вместо работы поехал к Лене в Оболонь — она три дня не брала трубку, а в холодильнике у неё, как он помнил, всегда стояла банка холодного узвара. В подъезде столкнулся с соседом-таксистом: «Опять к Лерке? Да она вчера с
Лиора, 16 лет, копается в гараже матери в Тель-Авиве, пытаясь найти старый удлинитель для гитары. За коробкой с советскими кассетами натыкается на потёртый конверт с надписью «Для Эли, 1997». Внутри — фотография женщины в платье с выцветшими розами и ключ от почтового ящика. «Чья это бабушка?» — спрашивает она мать, которая резко выхватывает конверт: «Не твоё. Выбрось». Вечером Лиора пробирается