Аллегро (2005)

Юкио, худой парень в потёртом пальто, каждое утро вытаскивал скрипку из футляра с наклейками групп в токийском метро. Рядом с ним копошились офисные работники, шаркали каблуками, бросали монеты. Однажды девчонка в красном шарфе, Саюри, остановилась, не бросив денег: «Ты играешь, будто боишься, что струны лопнут». Он щёлкнул смычком по струне: «Может, и лопнут». Она оказалась студенткой консерватории, таскала за собой папку с нотами, пахнувшими типографской краской. Вечерами они сидели в закусочной «Мидо», где Юкио заказывал рамен, а Саюри ковыряла палочками жареный тофу. «Слушай, — она ткнула его вилкой в рукав, — почему не попробуешь сыграть что-то своё?». Он молчал, разглядывая трещину на своей скрипке.

Через месяц Юкио снял комнату над пекарней в Копенгагене — окно с паутиной трещин, запах корицы по утрам. Сосед Ларс, рыжий саксофонист, таскал из кухни булочки, приговаривая: «Здесь все немного психуют, иначе сойти можно». В метро Юкио потерял ноты Шостаковича — вернулся, обнаружив Саюри, мокрую от дождя, с мятой папкой в руках. «Думала, сбежал от себя опять», — бросила она, не глядя. На репетиции в консерватории он отказался играть финал симфонии, учитель в очках с толстыми линзами хлопнул крышкой рояля: «Музыка — не вата, чтобы смягчать удары!». Ларс тем вечером наигрывал блюз на пожарной лестнице, а Юкио выбросил смычок в мусорный бак, но через час вернулся, отряхивая его от кофейной гущи.