Лале Мансур

Эмир ковырялся в механизме сломанных карманных часов, когда Айше ворвалась в мастерскую на узкой улочке Фатиха. Ее пальцы дрожали, сжимая фотографию брата-подростка в потрепанной школьной форме. «Он пропал после смены в хаммаме Сулеймание», – голос сорвался на слове «пропал». Эмир вытер руки о промасленный фартук, достал из-под стола тетрадь с адресами: «Вчера грузчик со станции Сиркеджи просил починить часы. Говорил про «ночных рыбаков» у причала Хаски». За окном завыл ветер, срывая плакат с
Айше, 27 лет, каждое утро месит тесто в пекарне «Нур» на окраине Стамбула. Её руки в муке, фартук в пятнах от макового сиропа. В четверг, когда печь перестала работать, она опоздала на автобус, схватила такси Эмира — водителя с шрамом над бровью, который слушает матчи «Бешикташа» на потрёпанном транзисторе. «Забыла кошелёк на сиденье, — крикнул он ей вслед, высовываясь из окна. — Завтра будешь платить двойной тариф». Она бросила ему в машину коробку пахлавы: «Это вместо чаевых». Он пришёл на
Эмир ковырял ржавый замок на двери заброшенного склада в районе Бейоглу. Рядом Лейла, в потёртых джинсах и с рюкзаком, забитым старыми картами, прищурилась: *"Здесь? Серьёзно? Пахнет, как будто рыбу тут десять лет солили"*. Внутри, под грудой ковров с выцветшими узорами, они нашли медный кулон с надписью *"Şems"*. На обратном пути, в переулке за Гранд базаром, их перехватили двое в кожаных куртках. Один пнул мусорный бак, стеклянные чайные стаканы звякнули о мостовую:
Эмир ковыряет ржавый болт на двигателе «Тофаша» в своей мастерской в Фатихе. Жена Айше звонит с урока: «Опять отключили свет. Ты договорился с управляющим?» Он молчит, вытирая руки тряпкой, пахнущей бензином. Вчера на кухне висел счет за электричество — 347 лир. Озан, сосед по лестничной клетке, предлагает «быстрый заработок» за рулем: «Просто везешь коробки из Эминёню в Бешикташ. Ни вопросов, ни проблем». Эмир закуривает у гаража, смотрит, как дождь стучит по жестяной крыше. В кармане —