Софи, 28 лет, работает в крошечном цветочном магазине в Марселе. Ее утро начинается с разгрузки горшков с лавандой и спорами с поставщиком Жаном, который вечно опаздывает. «Опять кофе пролил на антуриумы?» — бросает она, замечая пятно на его рубашке. В тот же день к ней заходит Марк, архитектор из Лиона, за букетом для матери. Софи случайно вкладывает в композицию записку с адресом таинственного
Люка, ветеринар из парижского пригорода Сен-Дени, каждое утро закупает корм для бездомных кошек у старого Али на рынке. «Опять твои подопечные разодрали мешки с мусором?» — хрипит торговец, вытирая руки об фартук. В клинике Люка прячет когти под перчатками, пока лечит таксу мадам Рено, но вечерами рыщет по промзоне Пантен, выслеживая банду, укравшую партию вакцин. Его соседка Жюли,
Том, в потрёпанной рубашке с пятнами смолы, сбегает с воскресной службы через заднее окно церкви. За ним — Гекльберри, в дырявых сапогах, тащит мешок с гвоздями и старым пистолетом. «Слушай, а если мы в полночь вернёмся?» — бормочет Гек, спотыкаясь о корни у реки Миссисипи. Они прячутся в заброшенной лесопилке под Сент-Питерсбергом, где Том находит карту с крестиком, нарисованную углём на обрывке
Эмир, 32 года, таскает коробки с лещами на стамбульском рынке «Кадыкёй». Его пальцы въелись в рыбную слизь, а сосед-торговец Орхан вечно ворчит: *"Опоздал на разгрузку — сам виноват, что зарплату урезали"*. В пятницу вечером в порту появляется Люк — французский инженер в мятом пиджаке, который учил Эмира ремонтировать моторы десять лет назад. *"Помнишь, как мы в Измите лодку
В старом портовом городе, затянутом туманом, живет кузнец Этьен с обожжёнными пальцами и треснувшим молотом. Его мастерская — ржавый сарай с клеткой для крысы-альбиноса, которую он кормит объедками. Каждое утро он чинит сломанные мечи для стражников, пока те плюют косточки вишен в жестяное ведро. Однажды в дверь ввалится окровавленный незнакомец с ключом в форме змеи: «Искал Проклятую Цитадель?
Люка ковыряет краску под ногтями, сидя на разбитой лавке у метро *Réaumur–Sébastopol*. Рюкзак Матиса вечно в пятнах от аэрозолей — вчера опять залили стену за пекарней *Du Pain et des Idées*. «Ты видел, как Софи смотрела на мою новую работу?» — Матис бросает скрученный чек из *Franprix* в лужу. Эмма ворчит, поправляя кепку с выцветшим логотипом *PSG*: «Она из полиции. Лучше бы подумал, куда дел
Аньес замечает, как Джейн каждое утро покупает круассан в булочной на углу улицы Мобер. Она записывает в блокнот: *«10:07 — очередь из трёх человек, продавец Жан-Клод называет её «мадемуазель Б.» — она поправляет: «Просто Джейн». В кармане пальца у неё всегда платок с вышитыми инициалами, который она теребит, когда думает.* По четвергам Джейн идёт в парк Люксембург, садится на скамейку возле
Марко, скрипач из Милана, в пятницу уронил смычок в канал возле театра Ла Скала — отвлекся на перепалку с Луизой, парижской певицей, которая курила у киоска с нотами. Она сказала: «Твои пассажи в третьем акте — как сонный трамвай», а он, вылавливая инструмент мокрым рукавом, пробормотал: «Хоть трамваи не фальшивят на верхних „ля“». Тем же вечером в Брюсселе Эмиль, пианист с рукописными
Минхо, студент из Сеула, подрабатывал мойкой пленки в подвальном архиве киностудии. Там он наткнулся на коробки с французскими субтитрами к запрещенному документальному фильму 1973 года. "Ты вообще читать умеешь?" — спросил охранник Пак, указывая на штамп «уничтожить» на углу коробки. Через неделю Минхо сидел в зале кинотеатра «Гран-Экран» в Париже, передавая пленку Элен — монтажерше с
Алёша, десятилетний воспитанник петербургского пансиона, вытащил из кухонной ловушки раненую курицу по кличке Чернуха. Взамен та ночью привела его в подземные галереи, где гномы в бархатных камзолах толкались вокруг трона из корней. «Бери зерно, — прошипела Чернуха, ставшая вдруг министром с перстнем на лапе, — но если кому слово проболтаешь, пропадём оба». Утром Алёша спрятал конопляное семя в
Томас, лондонец с рыжими патлами, разгружал коробки в задней комнате букинистического магазина на Брик-Лейн, когда в дверь зазвонила Софи — француженка с потрёпанным рюкзаком. «Дождь смыл все указатели», — бросила она, стряхивая капли с кожаной куртки, пока Томас молча протягивал полотенце. Через неделю он уже крутил педали вдоль каменных стен графства Клэр, везя письмо от ирландской бабушки,
Нэйт вскакивает в 7:43 — будильник снова не сработал. На кухне мать стучит ложкой по кастрюле: *«Через 20 минут уроки!»* Он хватает рюкзак, но под молоком в холодильнике обнаруживает пропавший учебник географии. Сестра Зои, жующая тост с арахисовой пастой, бросает: *«Вчера брала для подставки под чай».* На улице Нэйт мчится к автобусной остановке, спотыкаясь о треснутый тротуар. Водитель Билл уже