Оля перебирала коробки с таблетками в аптеке за стеклянной витриной, замечая, как Наталя в засаленном плаще толкала дверь, вытирая сапоги о рваный коврик. «Снова задерживают зарплату, — бросила она, доставая из сумки смятый конверт. — Маме нужны эти капельницы, а я не могу…» Ира, в растянутом свитере, сидела на кухне, разливая чай в треснувшие чашки: «Да продадим уже дом. В Польше хоть за пару
В маленьком прибрежном городке Мейнсвилл, где снег забивается в трещины тротуаров, старшеклассница Эмили Карвер каждое утро развозит заказы из семейной пекарни на ржавом грузовике отца. За прилавком кафе *"Морская Соль"* ее друг детства Джейк Торнс, в зеленом фартуке с выгоревшим логотипом, ворчит: «Опять без перчаток? Руки в мучных ошметках — это твой фирменный стиль?» В углу зала, за
Оля, пятнадцать лет, втихаря пробирается через треснувший забор стеклозавода в Кривче. Фонарик выхватывает оплавленные бутылки, груды битого изумрудного стекла. Отец, Иван, слесарь третьего разряда, неделю не говорит за ужином — на заводе задерживают зарплату. «Там же все *скло* горить, а не плавить», — бормочет Оля, подбирая осколок с пузырьками воздуха. Васёк, сын сторожа, тащит её к Днестру:
В Торонто хирург Лиам Картер, 34 года, в рваной кожаной куртке, каждое утро заезжает в больницу Св. Михаила на старой Yamaha Virago. В ординаторской — следы ржавой воды на подоконнике, запах перегоревшего кофе из автомата. Медсестра Аня, 29 лет, в очках с синими дужками, тычет пальцем в экран: «Вчера умерла девочка из списка. Не дождались печени. Ты опять пропустил моё сообщение в 3:17?» Лиам
**Первый абзац:** Раджеш, 27-летний лаборант из Мумбаи, каждое утро протирал пыль с микроскопа в университетской лаборатории на улице Нариман. Его друг Арьян, вечно опаздывающий биолог, однажды уронил контейнер с образцами, выругавшись на хинди: «*Блять, опять эти дрожащие руки!*» За обедом в закусочной «Мама-Мия» они обсуждали странные аномалии в сперматозоидах крыс — клетки двигались против
Джерри Баннер в кожаном пальто затягивается «Мальборо» у входа в полуподвальную студию на окраине Лондона. Его брат Мартин, в мятом пиджаке, перебирает папки с договорами. «Серая Зона» опять провалила звукочек — вокалист запинается на высоких нотах, барабанщик пьян. Джерри хрипит: *«Ищем новых. Вчера видел пацанов возле метро — играли хеви-метал на детских синтезаторах»*. Мартин щелкает
Лиам, бывший инженер-механик с татуировкой шестеренки на запястье, копался в груде ржавых деталей в своем гараже на окраине Олдмарка, когда нашел странный прибор — металлический диск с треснувшим экраном. Он чинил старый грузовик соседа, чтобы оплатить долги за электричество, и сначала принял устройство за сломанный тахометр. Но когда диск замигал красным, в воздухе запахло озоном, а стена гаража
Джеймс Ройер, угловатый адвокат с кофейным пятном на галстуке, три дня в неделю торчит в здании суда на Хилл-стрит. Его клиентка, 17-летняя Лиза Мендоса, дрожит в зале заседаний — полиция нашла метамфетамин в рюкзаке, брошенном у её порога. «Вы вообще спрашивали, кому эта сумка принадлежит?» — Джеймс стучит пальцем по протоколу обыска. Судья морщится, замечая опечатку в ордере: вместо «квартира
Ли Чен, фотограф-фрилансер из Шанхая, натыкается на винтажную камеру «Seagull 4A» в коробке с бракованными объективами в магазине на углу улицы Тяньцзинь. В видоискателе — трещина, пахнет маслом и пылью. Первый кадр он тратит на уличного продавца воков, но на проявленной пленке вместо мужчины с черной лопаткой виден силуэт девушки в синем платье. В тот же вечер ему звонит Эмили Райс,
Эда, 22 года, протирает стойку в кафе *Mavi Köşe* в Бешикташе. Фартух в коричневых разводах от турецкого кофе, волосы прилипли ко лбу из-за пара от чайников. В дверь входит Серкан, 30 лет, в мятой рубашке с логотипом строительной фирмы. — *"Бир кулат, лютиен, саде"*, — бросает он, разглядывая чек за ремонт. Эда молча кивает, замечая царапину на его запястье — след от падения с лесов
В деревне Пуна старый воин Танаджи Маласар учит сына Райба чинить каменную ловушку для обезьян. «Если сломается петля, зверь уйдёт, — бормочет он, затягивая узел из верёвки, — а нам зимой есть нечего». Жена Савитри, разливая чечевичную похлёбку по глиняным мискам, напоминает: «Удайбхан снова перекрыл дорогу к форту. Говорят, зерно гниёт в амбарах». Ночью Танаджи с другом Шиладжантом пробираются
В центре — Николай, водитель трамвая из Киева. Утром, пока жена Галя разогревала остатки вчерашней картошки, он наливал в термос кофе с цикорием. «Опять забастовка у завода, — бросила она, не отрываясь от окна, где на подоконнике треснула чашка с синими цветами. — Сказали, если до пятницы не выплатят, рельсы перекроют». Николай молча кивнул, поправил кепку с выгоревшим логотипом «Киевпасстранса»