Джакомо сидит на веранде в Торре-дель-Лаго, разбирает письма. Эльвира, в платье с засаленным воротником, ставит перед ним кофе: «Опять кредиторы пишут? Ты же обещал не брать в долг у Беццекки». Он отодвигает чашку, достает из кармана смятый лист с набросками для *Тоски*: «Они подождут. Вчера на озере крики чаек — слышал? Как второй акт…» За окном висит ружье — не cleaned после утренней охоты. В
В декабре 1941-го Жуков, в шинели с оторванной пуговицей, ставит кляксу на карте под Москвой. "Танки Гудериана тут, — тычет пальцем в заснеженные поля. — Перебросим две дивизии с Дальнего Востока, к утру". В штабе пахнет махоркой и сапожной мазью. Связист Коля, 19-летний с ожогами на щеках, шепчет адъютанту: "Маршал третий день не спит, кофе пьёт из консервной банки". Под
Лена Гарретт, 27 лет, грузчица в порту Окленда, каждое утро начинала с проверки старого крана «Caterpillar-200». В ржавом ангаре, пропахшем мазутом, она спорила с бригадиром Томми: *«Если я зацеплю контейнер с южной стороны, мы успеем до дождя»*. Он ворчал, но отходил в сторонку, вытирая ладони о засаленные джинсы. По вечерам Лена забирала сестренку-подростка Элли из школы на раздолбанном «Форде»
Лекси Тернер, 23 года, с утра копалась в коробках с архивами городской библиотеки Риверсайда. Нашла папку с пометкой «Код 61» — внутри оказались кассеты VHS и блокнот, исписанный уравнениями. Ее брат Джейк, механик из гаража на 5-й авеню, притащил старенький проигрыватель. «Эй, Лекс, если эти цифры правда связаны с прошлым, то кто их вообще зашифровал?» — спросил он, размазывая масло по рубашке.
В инженерном институте под Ленинградом механик Виктор Громов, 34 года, в пятничный вечер задерживается в цеху — чинит сломанный генератор для радиолокационной станции. Сосед по общежитию, радист Аркадий, приносит ему чёрный хлеб с тмином из столовой: «Слухай, опять на связи шумы. Вчера с Байконуром обрывало трижды». На столе — схема антенны с пометкой красным карандашом: «Приоритет №14-бис». За
В тесном бункере под Рейхсканцелярией Адольф, в мундире с оторванной пуговицей, нервно чертит карандашом линии на карте Берлина. Рядом Ева, поправляя платье с выцветшими розами, ставит на стол чашку кофе — последние зерна из запасов, пахнут жжёной пшеницей. Йозеф Геббельс, щурясь сквозь дым сигареты, бормочет: «Штайнер не придет. Дивизия разбита». Из коридора доносятся крики фрау Юнге — она
Лиам, 27 лет, возвращается в родной городок Спрингвейл после смерти отца. В наследство ему достаётся полуразрушенная гостиница *Хрустальный пар* с термальными источниками, которые местные бизнесмены хотят выкупить под спа-комплекс. В первый же день он сталкивается с Эмили, бывшей одноклассницей, теперь барменшей в *Лисьем трактире*: «Твой старик десять лет латал дыры в крыше, а ты приехал всё
Поэт в помятом пиджаке бродит по заброшенной вилле с треснувшими зеркалами. Он натыкается на Сесаря, лысого старика в военной форме, который роется в ящике с киноплёнкой. «Ты опоздал на десять веков», – бормочет Сесарь, протягивая ему чёрный цветок. Поэт сжимает стебель, из лепестков сыплется пепел. В соседней комнате Минерва в промасленном фартуке чистит картофель, её пальцы оставляют кровавые
Эрик, 27 лет, каждую среду выходит на сцену клуба *Nordlicht* в Стокгольме. Его квартира на улице Хёторгсгатан завалена блокнотами с зачёркнутыми шутками, а на кухне — пустые банки энергетика *Nocco* и крошки от *kanelbullar*. Перед выступлениями он забегает в кафе *Vetekatten*, где барменша Лина, в красном фартуке, поддразнивает: «Снова провалишь — бесплатный латте не дам». Вчерашний монолог про
В Мумбаи, на переулке возле рынка Кроуфорд, 23-летний Рави Патель варит масала-чай в жестяном котелке. Его младшая сестра Прия, в потёртом сари цвета маренго, разносит стаканы разнорабочим. «*Сахар как грязь — три ложки на каждого?*» — ворчит она, вытирая пот ладонью. По вечерам Рави тайком изучает потрёпанный блокнот отца-железнодорожника, где зарисованы странные символы возле станции Бхиванджи.
В Торонто 60-х Робби Робертсон, подросток с резервной улицы, таскает гитару через грязные переулки к клубу «Ле Котер». Там он сталкивается с Левоном Хелмом, ударником из Арканзаса, чей смех громче барабанов. «Твои аккорды — как ржавые гвозди», — хрипит Левон, закуривая «Мальборо». Они сколачивают группу с Риком Данко, вечно нервничающим басистом, Ричардом Мануэлем, чьи пальцы дрожат от виски, и
В старом доме на Борден-стрит пахло лекарствами от ревматизма и пылью с потёртого ковра. Лиззи, 32 года, в платье с высоким воротником, спорила с отцом, Эндрю, о наследстве матери. «Тысячи на благотворицию, а я должна просить на новые перчатки?» — её голос дрожал, когда она указывала на счета в его конторке. Эндрю, седой и грузный, швырнул газету: «Твоя мачеха Эбби теперь хозяйка здесь. Забудь
