Три жизни (1 сезон)

В Мехико 18-летняя Луз каждое утро просыпается под крики уличного продавца тамале, замечая на руке три одинаковые родинки, которые пульсируют перед смертями. Она работает в лавке специй на рынке Сонора, развешивая чили-де-арболь в мешочки, когда внезапно попадает под грузовик с ананасами — и возвращается к запаху жареных кузнечиков из соседнего ларька. «Опять? В третий раз уже!» — бормочет она, разбивая яйцо для теста для праздничного роскальо, пока младшая сестра Роса смотрит теленовеллу и щелкает семечки. На свалке в Истапалапе Луз находит гитару с гравировкой «М. Р. 1997» и знакомится с Матео, студентом-археологом, который узнает мелодию её случайного напева: «Это же «Cucurrucucú paloma» — моя бабка в Оахаке так плакала, когда деда убили».

В полуразрушенной асьенде под Пуэблой они обнаруживают фреску с тремя женщинами, держащими кинжалы и чаши с копалом — лицо третьей закрашено известью. Матео расшифровывает выцветшие письма в сундуке с кофейными зёрнами: «Они сожгли наш архив, но я спрятал фото за кирпичом у печи», — пишет Лусиана, прабабка Луз, активистка профсоюза учителей 1970-х. Роса тем временем находит в старом телевизоре Sony кассету, где их мать в платье цвета хаисоля танцует с мужчиной в шляпе чаро — лицо размыто. Диалог в автобусе по пути в Мичоакан: «Если я сейчас не выбью пистолет у этого типа в ковбойских сапогах — мы никогда не узнаем, куда пропал твой отец», — Луз хватает Матео за руку, пока водитель орет на парня с козой в проходе. Финал — выбор: спасти сестру от падения с колокольни во время фиесты или остановить поджог библиотеки, где хранится последний документ. На рассвете Луз остаётся с ожогом на левой ключице и пустой гитарной струной в кармане.