В пригороде Окленда семнадцатилетний Лиам Колтер каждое утро разгружает ящики в рыбном магазине отца, пока его одноклассники обсуждают вейпы и тиктоки. После школы он засыпает над потрепанным дневником деда, где рядом с чертежами ветряных мельниц 1920-х нарисована карта с отметкой «Врата». Однажды, чиня старый генератор в гараже, Лиам натыкается на ржавую шестеренку с рунами — при касании его
Лайла, 27 лет, протирает стойку в баре *Крошечный зверинец* на окраине Чикаго. За окном — реклама дешёвого пива, треснувшая от мороза. В 2:15 ночи заваливается Эйден, гитарист из распавшейся инди-группы, пахнет дождём и сигаретным пеплом. «Сделай своё фирменное — виски с лимоном и мёдом», — бормочет он, доставая смятый блокнот с аккордами. Через три дня Лайла находит ту же записную книжку под
Эмили Харт, студентка-архитектор из Бристоля, находит в подвале библиотеки старый дневник с пометкой «К.В. 1879». На пожелтевших страницах — чертежи зданий, которых нет в городе, и записи о «тенях, что шепчут сквозь кирпич». По вечерам она замечает, что контуры домов на улице Клэрмонт-роуд искажаются, будто сквозь мутное стекло. «Ты видела это?» — спрашивает она своего соседа Лиама, указывая на
Рудра, худой парень с татуировкой кобры на запястье, крутился возле ларька с чаем в переулках Лалбауга. Его старый напарник Арджун, механик с промасленными руками, передал ему ключи от заброшенного склада — там лежали документы на квартиру местного чиновника. «Босс, вентилятор на третьем этаже скрипит, как в тот раз с банком», — буркнул Арджун в трубку, пока Рудра, притворившись разносчиком еды,
Кирилл, 17 лет, живет в пятиэтажке на окраине Екатеринбурга. После школы развозит суши на велосипеде с треснувшей фарой, слушая в наушниках старые треки Oxxxymiron. В комнате, заклеенной плакатами группы «Каста», прячет под кроватью микрофон, купленный на сэкономленные от зарплаты деньги. Мать, Людмила Сергеевна, застает его за написанием текста: «Опять про свою «улицу» бормочешь? Лучше бы к ЕГЭ
Антуан Леблан, бывший аптекарь из Лилля, трижды проваливший вступительные в медвуз, печатает фальшивый диплом на принтере в подвале. Через неделю он уже в белом халате с бейджиком «Dr. Leblanc» в муниципальной клинике Брюсселя, где по утрам прячет в карман смятые инструкции к аппарату ИВЛ. Медсестра Мари, застав его за лихорадочным листанием справочника в ординаторской, бросает: «В третий
Чэнь Сяо, детектив с поддельным удостоверением курьера, рылся в мусорных баках за рестораном «Красный феникс», выуживая обрывки счетов. Его напарница, Ли Вэй в потрёпанной кожаной куртке, прищурилась от дыма сигареты: *«Здесь пахнет креветочной пастой и враньём. Смотри — на третьем листе номера не сходятся»*. Они выследили цепочку до склада на окраине, где грузчики в засаленных комбинезонах
Лена Картер, студентка-химик из Чикаго, находит в старом учебнике отца закладку с координатами — 41°53’N, 87°37’W. Вместе с Итоном Вульфом, бывшим военным с татуировкой в виде лабиринта на предплечье, они пробираются в заброшенные доки у озера Мичиган. В подвале, пахнущем ржавыми цепями и машинным маслом, Лена наталкивается на стеклянные колбы с мутной жидкостью, а Итан вскрывает сейф, заваленный
Казимеж, тридцатилетний котельщик из Кракова, каждое утро перед сменой заходил в комиссионный магазин на улице Старовисльной — проверял, не завезли ли старых скрипок. В четверг между потрепанным аккордеоном и ящиком с пуговицами он нашел корпус без струн, с трещиной вдоль грифа. «Это не мусор, — прошептал он, проводя пальцем по завитку, — тут инициалы: L.V. 1802». В тот же день на рыночной
Эмили Картер, 27-летняя копирайтерша из Ванкувера, обнаруживает в своей однокомнатной квартире на West 4th Avenue мужчину в мятой фланелевой рубашке. Он перебирает её старые тетради с рисунками, где в углу каждого листа — надпись «J.C. + E.C.». «Ты… Джейкоб?» — выдавливает она, роняя термос с латте на коврик. «Да. Ты в 14 лет дала мне шрам на левой руке от «аварии на яхте», — отвечает он,
В припортовом районе Сан-Франциско Лина Морроу, студентка-биохимик, находит в старом гараже отца коробку с записями о подпольных экспериментах 90-х. Сосед по общежитию, Кайто Шоу, замечает на её руке странный шрам, похожий на символ из его сна — три переплетённых змеи. «Ты тоже видела чёрный дождь?» — спрашивает он, доставая из кармана смятый рисунок. Вместе они идут в заброшенный док №17, где
Петр Алексеевич, ещё без бороды, в дыму стрелецких казней, лично тащит на плаху подельников Фёдора Шакловитого. Сестра Софья, запертая в Новодевичьем, царапает на стене: «Не дамся живой». В Преображенском — запах смолы и пороха: потешные полки гоняют мужиков в иноземных мундирах. «Ты, Данилыч, — хрипит Петр Меншикову, глотая квас после кутежа, — флот в Воронеже строй, а то шведы как крысы