В старом районе Риги, возле портовых складов, Эмилс Балодис, 22 года, разгружает ящики с углем. Его сестра Лига, в платье с выцветшими заплатками, тайком передает ему листовки с текстом: «Пороховой завод – не наша могила». По вечерам они слушают радиоприемник в квартире с отклеившимися обоями, где их сосед, бывший учитель Рудольф, вспоминает про студенческие протесты 1905-го. «Помнишь, как отец
В дождь на киевском Подоле Олег, слесарь с завода «Арсенал», прячет под кожух станка свёрток с чертежами. Его соседка Ира, студентка мехмата, замечает следы грязи на пороге: «Хто тут швендяє?» — бормочет, поправляя очки с заклеенной дужкой. По вечерам она расшифровывает записи в тетради с уравнениями, где между интегралами спрятаны координаты грузовиков с топливом. В общежитии на Львовской
Эмили Ларкен, дочь прачки из лондонского Ист-Энда, каждое утро зашивала дыры на фартуке перед сменой на текстильной фабрике. В кармане — черствый хлеб с мармеладом, подарок младшей сестры. На третьем этаже цеха, где воздух гудел от паровых машин, она столкнулась с Томасом Грейнджером, сыном владельца доков. Он поднял ее рассыпавшиеся клубки пряжи, пальцы в перчатках зацепились за шероховатость ее
В Александрии, на пыльных ступенях храма, 16-летняя Клеопатра прячется между каменными сфинксами от собственной сестры Арсинои. Юлий Цезарь, уже седеющий, в потёртом плаще, находит её случайно — ищет путь к гавани через лабиринт узких улиц. «Ты похож на римского торговца, а не на завоевателя», — бормочет царица, поправляя сломанный браслет. Цезарь смеётся, достаёт из кармана сушёный инжир: «Голод
Лина, 24 года, переезжает из Вены в Мюнхен после смерти бабушки, чтобы разобрать её квартиру на улице Штайнгассе. В углу гостиной она находит коробку с письмами 1940-х годов, адресованными некой Эрике Айсмайер. Работая официанткой в кафе «Goldener Hahn», Лина случайно роняет меню на столик мужчины в очках с толстыми линзами — Лукас, историк-архивист, замечает копию письма в её сумке. «Вы знаете,
Ли Вэй, слесарь с завода в промзоне Чунцина, обнаружил в расчётной ведомости за ноябрь вычет за сломанный станок — 3200 юаней. «Опять из зарплаты вычли?» — фыркнул Чжан Цзюнь, его сосед по общежитию, разливая в стаканы дешёвое пиво *Циндао*. На подоконнике валялись гайки, которые Ли Вэй принёс с ночной смены — пытался собрать детектор радиации из старого транзистора. В пятницу, когда тухли фонари
В небольшой деревушке у озера Сайма Ээро, 22-летний механик, чинил сломанный грузовик, пока его сестра Лииси развешивала промерзшее белье на веревке между соснами. Юхани, их сосед, принес весть о приближении патруля — в кармане его прожженной куртки лежала карта с отметками минных полей. «Ты уверен, что они не слышали взрыв вчера?» — спросил Ээро, вытирая руки тряпкой, пахнущей бензином. Юхани
Ли Мин притиснула к груди пачку долларов, спрятанных в пустую коробку из-под лапши. «Через два месяца отдашь с процентами, или обратный билет в Гонконг — мой подарок», — бросил мистер Чен, хлопая дверью склада. Она устроилась мыть полы в пельменной на Джексон-стрит, но каждый вечер после смены бежала к Вэю — парень с выгоревшей татуировкой дракона на шее торговал поддельными соцстрахами у входа в
В Ленинграде 1938 года Вольф Григорьевич, худощавый мужчина в поношенном пиджаке, каждое утро протирал очки газетной бумагой перед выступлением в цирке на Фонтанке. Зрители шептались, когда он угадывал номера билетов, спрятанных в карманах, а директор Семён Петрович хрипел за кулисами: *«Мессинг, сегодня вечером — спецгости из НКВД. Не подведи, а то билет на Колыму выпишу сам»*. После
На острове, окружённом океаном с треснувшими каноэ, Мару, рыбак с шрамом через левую бровь, спорит с вождём Каной у подножия каменных идолов. «Ты хочешь, чтобы мы ели камни? — бросает Мару, размахивая пустой сетью. — Рыба ушла на север, а твои жрецы твердят о гневе богов». Его сестра Лиа, пряча под одеждой клубни таро, тайком кормит детей у потухшего вулкана Рано Кау, где земля ещё плодородна.
В угольных шахтах Пенсильвании, 1870-е. Шон О’Доннелл, ирландец с обожженными от угольной пыли руками, тайно собирает группу шахтеров в подсобке бара «Сломанный кирк». «Костлявые детища воротничков сжимают наши глотки, — бросает он, разламывая черствый хлеб. — Сегодня ночью — угольный состав компании. Засыплем рельсы щебнем, пусть знают: мы не вьючные мулы». Патрик Флинн, молчаливый взрывник,
Лиззи втирает пятно вишнёвого варенья на скатерти, пока Эбби за стеной пересчитывает серебряные ложки. «Снова пропала одна», — бормочет мачеха, и девушка прижимает ладонь к карману, где лежит украденный столовый прибор. На фабрике отца, Эндрю, пахнет маслом и опилками; он хрипит, разглядывая счета: «Тратишь на кружева, как будто я уже в гробу». По вечерам Лиззи подкладывает мышьяк в чайник с
