Рен, пятнадцатилетний ученик кузнеца, нашел в ящике с инструментами отца пожелтевшую карту с отметкой у реки Хигараси. "Смотри, здесь трещина совпадает с узором на моем медальоне", — сказал он Миюки, дочери местного травника, показывая зазубренный край пергамента. Они украли лодку старика Кадзуо, спустились по течению до заросшего папоротником грота. Внутри, среди обвалившихся камней,
Юки, 28 лет, с утра до вечера перебирает книги в маленьком магазинчике возле станции Киото. Очки постоянно сползают на кончик носа, а под пальцами остаются следы от пыльных обложек. Однажды в дождь заходит Такуми, художник с выгоревшими на рубашке пятнами краски. «Ищу книгу про васи-э, — говорит он, стряхивая капли с зонта. — В детстве мама учила, но техника забылась». Юки молча ведет его к
Юма втирал пятно от чая на рубашке, пока бежал по коридору третьего этажа. «Смотри куда прешь!» — рявкнул Кайто, толкнув его плечом. На стене за спиной лидеров «Черных журавлей» висела карта школы с отметками из красного маркера: спортзал, крыша, подвал котельной. Рен ждал у окна, доедая бенто с холодными крокетами. «Они взяли контроль над столовой, — прошептал он, показывая на группу Кайто у
Арсен Люпен III, в потёртой кепке и красном пиджаке, втирается в парижскую Национальную библиотеку под видом реставратора. Он нацелился на «Дневник Брессона» — тетрадь в кожаном переплёте с закручивающимся замком-головоломкой. «Старики всегда прячут секреты в самых очевидных местах», — бормочет он, пока пальцы скользят по пыльным стеллажам. Рядом мелькает Фудзико в чёрном платье, её духи
Киичиро Кагава, 72-летний вдовец, каждое утро приходил в кафе *Hanakago* в Сибуя, заказывал черный кофе и пирог с яблоком. За стойкой стояла Аяко Накамура, 24 года, с татуировкой журавля на запястье — подарок бывшего парня. «Опять без сахара? Умрете раньше времени», — смеялась она, а он морщил нос, поправляя очки. Через три недели Киичиро принес старую книгу стихов Сайгё: «Мой сын назвал бы это
В токийском университете, заваленном чертежами и обрывками формул, физик Кадзуо Танака спорит с военным офицером Масару Ито. "Ваш прототип торпеды потребует годовой запас стали, которой нет даже для кораблей!" — стучит кулаком Ито, сбрасывая со стола медный маховик. Танака, поправляя очки, бормочет: "Если рассчитать угол удара по броне...". В подвале лаборатории инженер Юкико
Каору Камия, худющий парень в мятом школьном пиджаке, таскал барабанные палочки в старом рюкзаке с дыркой. Каждое утро он забегал в магазинчик у станции Санномия — брал дешёвые жареные пончики и глазел на витрину с профессиональными тарелками. "Опять не выспался?" — хрипел Бээ Сэцу, расчехляя бас в подсобке музыкального клуба. Его инструмент, весь в царапинах от падений с велосипеда,
Харуко, 28 лет, сварщик из токийского дока, каждое утро заворачивает бенто с тунцом в газету 1997 года. В Самарканде Амир, в пятнах машинного масла, ковыряет двигатель старого «УАЗа», ворча: «Опять песок в карбюраторе – как будто пустыню проглотил». Его сестра Нигина, 19, тайком шьет платья из обрезков шелка, пряча ножницы под диван, когда слышит шаги отца. В Дохе Лейла, дочь шейха, сбрасывает
Юкио и его младшая сестра Аяко приехали в глухое поселение у подножия горы Сиратори, чтобы разыскать тетку, переставшую выходить на связь. На въезде их остановил старик Тадао с кривым серпом в руках: «Здесь чужим делать нечего. Уезжайте, пока не стемнело». Вместо ответа Юкио показал фотографию родственницы в выцветшем кимоно — мужчина смолк, махнул рукой в сторону полуразрушенных домов с
В токийском районе Сидзинсо, среди узких переулков и лавок с жареным тофу, находят тело Митико Танаки — владелицы крошечного магазинчика *Амэдзия*, где она десятилетиями продавала рисовые сладости. Соседка, О-Цуру, обнаружила труп утром, когда зашла за заказом красных бобов: «Она лежала лицом вниз, а в руке зажат кусок размоченной бумаги — будто хотела что-то написать перед смертью». Детектив
Торадзиро Курума, все ещё зовущий себя Тора-сан, выходит из электрички на станции Сибамата. Родное кафе "Усами" теперь с вывеской небесно-голубого цвета, внутри — пластиковые стулья вместо деревянных. Мать Сатико, вытирая руки в клетчатом фартуке, бросает: «Хоть бы предупредил, что живой. Думала, опять в тюрьме загремел». Он усмехается, поправляя помятый пиджак: «Там кормят лучше,
Такао Касуга, в потёртой рубашке с торчащими нитками на воротнике, пялится на полку в классной раздевалке. В руке — спортивная форма Нанао Савады, пахнущая дешёвым стиральным порошком. «Ты же взял его, да?» — Нанао прижимает дверь ногой, не давая ему выйти. Он прячет форму за спиной, чувствуя, как этикетка впивается в ладонь. «А если да? Ты расскажешь всем?» — бормочет он, глядя на трещину в