Томас Бреннер, режиссёр-документалист из Лейпцига, снимает рекламу для местного мясного завода, чтобы оплатить долги за аренду мастерской в промзоне Берлина. Его ассистентка Лина, студентка киноакадемии с татуировкой лисы на запястье, тайком меняет раскадровки — вставляет кадры из старого проекта Томаса о заброшенных цирках. «Ты опять лезешь в мой архив? — бросает он, наливая растворимый кофе в
Мила, студентка-архитектор из Белграда, приезжает в родной Крагуевац за три дня до Рождества. В старом доме на улице Шумадийской, где пахнет воском от свечей и сушёной сливой, её встречает младший брат Лука — он до поздней ночи чинит в гараже дедов «Застава 101», упрекая сестру: «Опять забыла купить _целуф_ для гирлянды? У нас тут полрайона без света». На рассвете Мила идёт на Центральную пияцу:
Эмили, младшая дочь герцога Сомерсетского, сбегает из родового поместья в Девоне за день до традиционного рождественского приёма. В поезде на Паддингтон она сталкивается с Томасом — учителем истории из Бристоля, который везёт в Лондон коробку потрёпанных ёлочных игрушек своей покойной бабушки. «Вы случайно не знаете, где продают дешёвые гирлянды после восьми вечера?» — спрашивает он, поправляя
Чан Ми Хо, владелица небольшой фабрики по переработке пластика в Инчхоне, обнаруживает в реке Ханган слив химикатов с соседнего завода — синие пятна на воде, дохлая рыба у причала. Ее партнер, Ли Сок Чин, бывший инженер с ожогом на левой руке, уговаривает замолчать: *«Ты хочешь похоронить нас в долгах? У них лицензия, а у нас — аренда до сентября»*. В кафе у порта, за столиком с липкой от сиропа
Люк, бывший нейрохирург из Брюсселя, чинит старый проектор в подвале кинотеатра «Эклипс», переделанного под клинику. Его напарница, Софи, в красных кроссовках и с татуировкой цикад на запястье, разбирает коробки с катушками 80-х: «Это не просто фильмы. Тут весь мозг доктора Леблана распитан — его пациенты, сны, панические атаки». Клиентка Элоиза, дочь булочника, приходит каждый четверг. В сеансе
В прибрежном городке Пасфик-Коув 17-летний Кайто Мори, сын японского рыбака и американки-учительницы, чинит старый пикап в гараже с выцветшей вывеской *Ocean Auto*. Его соседка Миа Санчес, работающая в закусочной *The Driftwood*, опаздывает на утреннюю смену из-за сломанного велосипеда. «Эй, твой грузовик перекрыл выезд!» — кричит она, размахивая лотком с остатками яичницы. Кайто, вытирая руки
В приморском городке, затянутом декабрьским туманом, 19-летняя Лина Морроу подрабатывает в кафе *Driftwood Bean*, чистя эспрессо-машину и собирая крошки от имбирных пряников. В подсобке она натыкается на картонную коробку с выцветшими письмами 80-х, адресованными некой Марго Стивенс, и ржавым ключом в форме якоря. Её сосед по стойке, Эзра Койт, студент-океанограф с татуировкой кашалота на
В Санто-Доминго Люсия Мора, биолог в потёртой кепке с логотипом университета, находит в пробах воды токсичные водоросли, которых раньше не было в заливе. Она звонит брату Матео, который чинит лодочные моторы в деревне Лас-Терренас: «Это не просто цветение — тут что-то с промышленными стоками». Тем временем в Мадриде Хавьер Рохас, инженер-гидролог с татуировкой цитаты Лорки на запястье, получает
Лиам, рыжий подросток с облупившимся лаком на ногтях, первым заметил пропажу соседских собак. Вместо привычного лая по утрам — тишина, нарушаемая только треском динамиков в баре «Кенгуру», где Джек, его друг из племени яулу, разгружал ящики с пивом. «Эй, старик, тут не только псы сдриснули, — Лиам пнул пустую банку из-под «VB», — Вчера Мэйси видела, как возле водонапорной башни что-то блестело,
Люка ковырял засохшую пену на стенке кружки, когда в кафе ворвался мужчина в мокром плаще. «Месье, вы забыли это вчера», — бросил он конверт с потрёпанными углами на стойку, пахнувшую цикорием и пылью. Внутри оказалась схема тоннелей под булочной *La Roue*, где Люка каждое утро покупал багет с изюмом. Его соседка Софи, стирающая бельё во дворе-колодце, спросила позже: «Ты видел, как Рено из
Лиза, в рваном ватнике и кирзовых сапогах, тащит охапку дров к избушке на краю Заозёрного. Дед Степан, сидя на крыльце с потрёпанной гармонью, бурчит: «Опоздала, сам печь топил». В тот же день в деревне появляется Антон — в городской куртке с капюшоном, с фотокамерой через плечо. Он снимает покосившийся колодец, пока местные мужики в гараже из консервной банки варят самогон. «Ты бы лучше деда
Фатима, 57 лет, печет бамию в тегеранской квартире с треснувшими плитками на кухне. Ее соседка Нилуфар стучит в дверь, оставляя банку шафрана: «Твой дед учил — без этой пыли торт как невеста без фаты». В Париже Люк, кондитер с татуировкой *mille-feuille* на запястье, спорит с поставщиком: «Миндальная мука из Испании? Вы же знаете, я работаю только с Провансом». Тем временем в Стокгольме Элин,