Рита вытирала прилавок в «Серебряном ковше», когда заметила, что стаканчик с мелочью исчез. В углу зала, за столиком с треснувшей мраморной столешницей, подросток в рваной куртке пересыпал монеты в карман. "Эй, Витька, — крикнула она, хватая половник, — вернешь сейчас, или я твоей бабке позвоню?" Парень замер, выронив пятикопеечную монету на линолеум, заляпанный кофейными пятнами. Рита
Лина, 17 лет, копала ракушки у подножия маяка с облупившейся краской, когда волна выбросила на песок стеклянный флакон. Внутри лежал синий цветок с прожилками, как морозные узоры. «Это ж медузорост», — хрипло сказала бабушка, вытирая руки о фартук с пятнами от варенья, когда девочка принесла находку в кухню, пахнущую жареным луком. Старуха достала из сундука потёртый дневник капитана: «Отец твой
Илья, рыбак с обветренными руками, каждое утро чинил сети возле избы в деревне Сорока. Его отец, Николай, пропал три недели назад, оставив на столе записку: *«Не ищи — сам виноват»*, написанную на обрывке газеты про штормы. Мать, Ольга, протирала лампадку перед иконой Николы Угодника, приговаривая: «В море без благословения — как в петле». Илья молча взял отцовский компас с треснувшим стеклом и
Ки-тхэк с семьей ютится в полуподвале, где окна на уровне асфальта. Сын Ки-у подрабатывает складыванием коробок для пиццы, пока его сестра Ки-джон мастерит фальшивые дипломы на ноутбуке с треснутым экраном. «Прикинься выпускницей арт-колледжа, — шепчет Ки-у, глядя на фото богатого дома в Инса-доне. — Скажешь, что преподаешь арт-терапию». Они обманом устраивают Ки-джон репетитором к дочери семьи
Антон, студент-заочник, подрабатывает сторожем в кинотеатре «Рассвет» на окраине города. Запах пыли смешивается с ароматом подгоревшего попкорна из сломанного аппарата в фойе. В третью ночную смену он натыкается на коробку с плёнками за радиатором в подсобке. Надпись на коробке: «Не выбрасывать. Семейный архив. 1987». Вместо сна Антон заряжает первую катушку в старый проектор. На экране — детский
Антон, второкурсник-химик, нашёл в старом шкафу общежития папку с конспектами 80-х. На обороте страницы с формулами фенола — синие чернильные каракули: *"Лаборантка Галя украла мой калькулятор. Проверь третий ящик в 312 аудитории"*. Он решил проверить ради любопытства, вытащил из-под груды реактивов Casio с наклейкой "В.К." и услышал за спиной смешок. На стене кафедрального
Вера закручивает шестерёнки в механических часах на заводе «Прогресс», руки в масляных пятнах, под потолком гудит вентиляция. Смена — двенадцать часов, перерыв в десять минут: успевает выпить чай из треснувшей кружки с надписью «Ударник труда». Николай Иванович, наладчик станков, кашляет в кулак, говорит хрипло: «Через полгода на пенсию… если доживу». Вера переспрашивает: «Собираешься уходить?»
Лиза подтянула шаль на плечи, перебирая в руках затупившийся нож. Шалаш пах смолой и мокрым мхом — Максим вчера заделывал щели в стенах, пока она таскала хворост. «Суп сегодня без картошки, — бросил он, раздувая огонь железной кочергой. — Мышь в кладовке мешки погрызла». Она кивнула, не отрываясь от лукошка с подберезовиками: три штуки, пятнистые, с землей на ножках. За окном дождь стучал по
Луис Молина, осуждённый за растление несовершеннолетнего, ковыряет ржавой ложкой трещину в штукатурке камеры №7. Его сокамерник Энрике Мартинес, политический активист с обожжёнными пальцами от пыток, скрипит зубами во сне. Луис будит его, тыча в бок влажным носком: «Слушай дальше. Она втирается в доверие к этому немцу-шпиону, а сама прячет паутину под перчаткой. Представляешь, вчерашний суп вонял
Лиза, в синей куртке с оторванным капюшоном, копается в архиве районной библиотеки, пока за окном дождь стучит по жестяной вывеске «Продаётся керосин». Она находит письмо 1974 года, засунутое между страницами атласа с водяными пятнами: *«Тоннель под элеватором — не для зерна»*. Рядом — детский рисунок, где палка-человечек бежит от красных кругов. В кафе «Рассвет» официантка Галя, жуя жвачку,
Лена нашла переписку Кати с общим знакомым на забытом планшете в гостях — экран светился в темноте кладовки, пока она искала зарядку. «Он просто использует тебя, — писала Катя, — ты же видела, как он с Настей в „Караоке-баре“ обнимался?» Лена вытерла ладонью пыль с края стола, перечитала трижды, затем скопировала себе все чаты. На следующий день, пока Катя красила ногти перламутровым лаком в
Лера вытирала пыль с рамки, где мама улыбалась в ситцевом платье. Отец в кухне щелкал счетчиком: «Скопили на институт, а ты уперлась, как та сосна за озером». В окно виден был гараж Савелия — он чинил проводку на столбе, зажав в зубах изоленту. «Куда тебе в Москву, Лерка? — крикнул он, не отрываясь от проводов. — Здесь хоть щи горячие, а там за квартиру полжизни отдавать будешь». Она молча
